Мариан Реняк - Митра

— Ты говоришь справедливо, — ответил дервиш.

— И ты смеешь говорить о справедливости? Ты — бездельник! Распутник! У тебя нет денег, чтобы отдать долг, но устроить пир для этого неизвестного красивого парня ты можешь! — Иранка смотрела по очереди то на Генриха, то на мясо, фрукты и вино.

— Женщина…

— Ты хочешь сказать, что все, что я вижу собственными глазами, мне только кажется? Это неправда?

— Неправда, — решительно произнес дервиш.

— Нет?

— Нет! Потому что я гость этого господина.

— Ты думаешь, я тебе поверю… Чтобы армянин пригласил на пир дервиша?

Генрих с интересом прислушивался к их разговору. Потом достал бумажник, вынул из него банкноту в десять туманов и протянул женщине.

— У армянина я не возьму… Хотя, собственно, почему? Ведь это же мои деньги.

— Женщина, это гость моего святилища.

— Но ведь ты же сказал, дервиш, что сам его гость. Боже, слышишь ли ты? Все, что может испортиться, посыпают солью. Беда, когда и соль портится. Конец света, дервиш лжет! — закричала женщина и ушла.

Наступила неловкая тишина. Через минуту дервиш сказал:

— О чем мы беседовали?

— О танце, — ответил Генрих.

Но дервиш словно не слышал, взял в руки блюдце, в котором росла зеленая пахучая травка, и протянул ее Генриху:

— Это благовонное растение всегда будет свежим и зеленым. Это самое ценное из того, что может подарить тебе дервиш…

В святилище начали собираться верующие, желавшие принять участие в танце «само». Дервиш зажег свечи и расставил их вдоль стен. Потом он объяснил Генриху, как надо танцевать этот танец.

— Это очень просто, — сказал он, — надо только следить за движениями остальных и двигаться в такт музыке. Начинать надо с полной неподвижности и заканчивать быстрым вращением.

Генрих уселся в широкий круг. Кто-то запел, а остальные повторяли припев:

Будь благословенна, любовь, Врач всех наших болезней… Будь благословенна, любовь…

Дервиш подал Генриху кубок с вином, который стал потом переходить из рук в руки. Собравшиеся сначала одновременно покачивали головами, потом всем телом, ритмично, в такт музыке, затем поднялись и танцующим шагом стали двигаться все быстрее и быстрее, почти до потери сознания. Затем они падали на землю, постепенно приходили в себя, и танцевальный ритуал начинался сначала. Временами Генриху казалось, что он очутился совершенно в ином мире. Нарисованные на стенах святилища птицы при блеске свечей казались живыми. Свет луны странным блеском отражался от пола. Все это создавало необыкновенно торжественное настроение. Генриху, который двигался все быстрее и быстрее, стало казаться, что среди птиц он видит фигуру Ширин. Танцующие переместились во двор. Небо посветлело, приближался рассвет…

Молодой Витгенштейн остановил проезжавшего извозчика и велел отвезти себя в мраморный дворец. Весь дом был погружен в сон, только Ширин, одетая, спала, притулившись в кресле. Генрих сел рядом с ней, взял ее руку, коснулся губами.

— Где ты был, любимый?

— Я был с тобой, моя единственная, только с тобой. Ты была во мне. И теперь я уже могу сказать: бог — это я. Я был в святилище. Танцевал с дервишами. В танце «само» каждый искал своего бога, и я его нашел. Танцуя, я думал о тебе, о том, что ты во мне. Всем своим существом я ощущал тебя. Мы были нераздельны. Ты и я — это бог.

— Иди… иди… иди… Возьми меня, — произнесла Ширин своим прекрасным и низким голосом. — Уже все готово, мой самый милый. — Она показала на два больших чемодана, стоявших в углу. — Ты купил холсты и краски?

— Нет, но я еще успею.

— Ты мой бог, мое солнце, — говорила Ширин, прижимаясь к Генриху. — Мне хочется как можно быстрее уехать отсюда. Хочу быть уверенной, что ты навсегда мой. Пойдем.

На следующее утро перед резиденцией барона Карла фон Витгенштейна остановилась молочная тележка. Пожилой мужчина снял с нее бидоны и отнес в кухню. Затем погрузил пустые бидоны и отправился дальше. Светало. Восходящее солнце золотило кипарисы в саду. Дом просыпался. Садовник, услышав автомобильный сигнал, открыл ворота. Это барон возвратился из Тегерана раньше, чем его ожидали. Он вошел в холл, повесил на вешалку пальто и шляпу. Вынул из кармана маленькую раскрашенную коробочку. Открыл ее и, с улыбкой взглянув на сиявшее бриллиантовым блеском ожерелье, направился прямо в спальню Ширин. Тихонько открыл дверь и увидел жену в объятиях Генриха. Обнявшись, обнаженные, они были погружены в глубокий сон. В полном шоке Карл с минуту стоял неподвижно, затем резко повернулся и вышел из спальни. Прошел в свой кабинет и тяжело опустился в кресло за столом. Неподвижно сидел с минуту, затем полез в ящик стола и вынул пистолет. Попытался зарядить его, но руки дрожали. Отодвинул оружие и положил ладони на стол. Через минуту немного пришел в себя. Машинально принялся читать письмо консула третьего рейха, лежавшее перед ним на столе. Внезапно до него дошло содержание письма. Это была повестка, призывавшая Генриха на службу в вермахт. Задвинув ящик, барон потянулся за трубкой. Закурил и глубоко затянулся. Руки уже не дрожали. Он сидел за столом, всматриваясь в один предмет — это была стоявшая перед ним фотография Ширин.

В кабинет вошел Август.

— Мы ждали тебя только завтра, — сказал он брату.

— Я справился с делами раньше и вернулся сегодня на рассвете. А где Генрих?

— Купается в пещере.

— Еще холодно.

— Там вода уже совсем теплая.

— Скажи Генриху, чтобы сразу же пришел ко мне.

— Что-нибудь произошло? Ты странно выглядишь…

— Я должен немедленно отправиться в Европу и хочу взять с собой Генриха.

— Сейчас я его пришлю, — сказал Август и вышел.

Карл посидел еще с минуту и направился в салон. Там его уже ждала Ширин, явно удивленная его возвращением.

— Когда ты приехал? Август говорит, что утром.

— Да, но я не хотел тебя будить. У меня к тому же было срочное дело, и я сразу прошел в кабинет.

— Что-то случилось?

— Да что вы все спрашиваете об одном и том же?! Ничего не случилось. Просто я должен срочно уехать, — резко произнес Карл, — Извини, любимая, — добавил он спустя мгновение, — я немного погорячился. Позавтракаем вместе?

— Да, я ждала тебя.

— Через минуту я приду, мне еще надо позвонить.

Ширин заняла место за столом, Вернулся Карл, они молча позавтракали. Барон размышлял над тем, о чем в это время думает Ширин, В столовую вошел Генрих, его волосы были растрепаны и влажны. Он нежно посмотрел на Ширин и спросил:

— Кажется, ты хотел меня видеть, дядя?

— Присядь. Я только что по телефону заказал билеты в Париж. У меня там дела, а при случае я хотел бы купить несколько картин, ты в этом разбираешься. Мне бы хотелось, чтобы ты поехал со мной. Сейчас лучше всего вкладывать капиталы в картины, а я опасаюсь, как бы мне не всучили фальшивки.