Аркадий Кончевский - Мир приключений, 1928 № 11-12

ЗА ПОЛНОЕ РЕШЕНИЕ ЭТОЙ ЛИТЕРАТУРНОЙ ЗАДАЧИ РЕДАКЦИЯ УПЛАТИТ ПРЕМИЮ В 100 РУБ.

В случае получения двух или нескольких безупречно правильных решений, простой жребий определит, кому достанется премия.

Если не будет прислано (мы не хотели бы этого думать!) полного решения, то половинная премия, т. е. 50 руб. будет выдана за максимальное количество отдельных, правильно указанных цитат. В случае совпадения таких решений у нескольких подписчиков, между ними будет брошен жребий.

Желая, чтобы возможно большее количество подписчиков приняло участие в этой работе и, таким образом, познакомилось более основательно с произведениями больших писателей, мы даем продолжительный срок для присылки решений.

ВСЕ РЕШЕНИЯ ДОЛЖНЫ БЫТЬ ПОЛУЧЕНЫ В РЕДАКЦИИ ЕЕ ПОЗДНЕЕ 15 Апреля 1929 г.

Технически решение нужно выполнить так. Переписать рассказ «Записки неизвестного» на машинке или четко и разборчиво чернилами, оставив поля. На полях, против каждой цитаты из автора, проставить его имя «название сочинения, из которого выдержка приведена. Кроме того в самом тексте должны быть подчеркнуты слова, не принадлежащие цитируемому писателю, а вставленные составителем рассказа в видах цементирования отдельных кусков или для того, чтобы рассказ тек более плавно.

Фамилии всех читателей, решивших задачу сполна или в преобладающей части, будут напечатаны в журнале.

Уже были готовы корректуры рассказа-задачи «Записки неизвестного», когда газеты опубликовали замечательную речь М. И. Калинина на всесоюзном совещании рабселькоров. Приводим выдержки из этой речи, подтверждающей необходимость изучения классиков и работы над собою.

«Влияние корреспондента на окружающую среду — говорил М. И. Калинин, — зависит от его умения наблюдать и обобщать наблюдения. А для того, чтобы хорошо выполнить эти функции, надо изучить русский язь;к и изучить основательно, хорошо. Те, кто думает, что можно без этого обойтись, жестоко ошибаются. Тот, кто хочет постоянно общественно влиять, — а я полагаю, что каждый рабкор и селькор стремятся к этому, — должен знать язык, а для того, чтобы знать язык, надо, в первую очередь, читать наших классиков, надо учиться у классиков работать над собой. Толстой, например, прежде чем писать какую-нибудь вещь, выполнял ее в пяти-десяти вариантах. Да и каждый человек знает это по себе — чем больше работаешь, тем лучше выходит. Я вот про себя скажу. Если, например, к докладу я готовлюсь долго, — он выходит много лучше, а главное короче».

Я давно хотел начать свои записки… Не могу отделаться от своих воспоминаний, и страшная мысль пришла мне в голову. Может быть, если я изложу их на бумаге, я этим покопчу все свои счеты с ними… Может быть они оставят меня и дадут спокойно умереть. Вот страшная причина, заставившая меня взяться за перо.

По причинам, о которых не время теперь говорить подробно, я должен был поступить секретарем к одному петербургскому чиновнику, по фамилии Орлову. Было ему около тридцати пяти лет и звали его Георгием Ивановичем.

Это — мужчина среднего роста, с каким-то деревянным лицом, очевидно, никогда не освещавшимся улыбкой. Густые, остриженные под гребенку и как смоль черные волосы покрывают конический череп и плотно, как ермолка, обрамляют узкий и покатый лоб. Глаза серые, впавшие, осененные несколько припухшими веками. Челюсти развитые, но без выдающегося выражения плотоядности, а с каким-то необъяснимым букетом готовности раздробить или перекусить пополам.

Он производил впечатление гласного идиота.

Идиоты вообще очень опасны и даже не потому, что они непременно злы (в идиоте злость или доброта — совершенно безразличные качества), а потому, что они чужды всяким соображениям и всегда идут напролом, как будто дорога, на которой они очутились, принадлежит исключительно им одним.

Помнится, где-то у Шекспира говорится о «белом голубе в стае черных воронов». Подобное впечатление произвела на меня его жена среди окружающих ее людей. Чрезвычайно густые, черные волосы без всякого блеска, впалые, тоже черные и тусклые, но прекрасные глаза, низкий выпуклый лоб, орлиный нос, зеленоватая бледность гладкой кожи, какая-то трагическая черта около тонких губ и в слегка углубленных щеках, что-то резкое и в то же время беспомощное в движениях, изящество без грации…

Я вдруг почувствовал, что точно ветер пробежал по моей душе и сдунул с нее все впечатления дня… Я увидел обворожительные черты прекраснейшего из лиц, какие когда-либо встречались мне наяву и чудились во сне… Я понял это с первого взгляда, как понимаю молнию… Это была именно та красота, созерцание которой, бог весть откуда, вселяет в вас уверенность, что вы видите черты правильные, что волосы, глаза, нос, рот, шея, грудь и все движения молодого тела слились вместе в один цельный гармонический аккорд, в котором природа не ошиблась ни на одну малейшую черту. Вам кажется почему-то, что у идеально красивой женщины должен быть именно такой нос, прямой и с небольшой горбинкой, такие большие, темные глаза, такие же длинные ресницы, такой же томный взгляд, что ее черные кудрявые волосы и брови так же идут к нежному, белому цвету лба и щек, как зеленый камыш к тихой речке…

Но вместе с тем чувствовалось, что она глубоко несчастна.

Однажды я вошел и увидел ее сидящей на соломенном стуле, с головой, прижатой к острому краю стола. Она выпрямилась… все лицо ее было облито слезами.

Она плакала какими-то мертвыми слезами. О таких слезах никто не рассказывал ни в одной истории, ни в одной сказке. Обыкновенно думают, что самая больная слеза есть слеза самая теплая, «горючая», как называют ее сказки и былины нашего эпоса… Но есть еще другие слезы, хотя их нельзя назвать горючими, во они заставляют вас трепетать, когда текут по женским щекам… Она застыла, и ее слезы падают оледенелыми…

Не будучи замеченным ею, я тихо вышел из комнаты.

Я долго не мог заснуть и беспрерывно переворачивался с боку на бок. Дремота начала, наконец, одолевать меня. Вдруг мне почудилось, как будто в комнате слабо и жалобно прозвенели струны. Я приподнял голову. Луна стояла низко в небе и прямо глянула мне в глаза. Белый, как мел, лежал ее свет на полу… Явственно повторился странный звук… Я оперся на локоть… Легкий страх щипнул меня за сердце, — прошла минута, другая… Где-то далеко прокричал петух; еще дальше отозвался другой.

Спустя немного я заснул — или мне показалось, что я заснул. Мне привиделся необыкновенный сон. Мне чудилось, что я лежу в моей спальне, на моей постели — и не сплю, и даже глаз не могу закрыть. Вот опять раздался звук… Я оборачиваюсь… След луны на полу начинает тихонько приподниматься, выпрямляется, слегка округляется сверху… Передо мной, сквозя, как туман, неподвижно стоит белая женщина.