Сергей Семенов - Мир приключений, 1928 № 10

— Но с ластами, а здесь были руки с пальцами и ногтями.

— В Беринговом море водятся сирены или морские коровы, без ушей, но с когтями на передних конечностях. Это травоядные и ходят по дну и питаются водорослями. Но чтобы такая могла заплыть в Индийский океан — сомневаюсь.

— Я рассказал только то, что видел и в чем могу принять присягу, — спокойно отпарировал рассказчик. — Моя сирена на морскую корову похожа не была. Я очень жалел, что из-за темноты в хижине не мог сфотографировать ее, но потом набросал ее в Каире на память, и рисунки эти целы.

— Интересно бы взглянуть! — с иронией вымолвил зоолог, — хотя фотография много ценнее.

Несмотря на эту иронию, рассказ произвел на всех впечатление искренности. С разрешения рассказчика, он был мною записан и, снабженный его собственноручными рисунками, отвезен мною в редакцию известного в свое время журнала, выход которого внезапно потом прекратился, и рассказ, и рисунки пропали.

Прошло несколько лет. Заезжаю как-то недавно к одному близкому приятелю и ученому. Он предлагает прочесть кое что из воспоминаний об экспедиции в Персидский залив, в которой был руководителем, и в первую голову называет имя рассказчика о сирене, как одного из участников.

— Позвольте, — останавливаю я. — Вы хорошо знали этого человека?

— Ну да! Он был моим помощником. Я пригласил его именно как застрахованного от желтой лихорадки, которую он раньше успел перенести в Африке.

— А о сирене от него слыхали? — И торопливо, вкратце, я передал рассказ, казавшийся мне с течением времени все более сомнительным. Смотрю — собеседник улыбается.

— О сирене я от него не слыхал, но скажу: сам такую сирену — хотя имя греческой мифологии не соответствует: — сирены были полуптицы, были одеты в перья и пели — я не только видал, но и купил.

— И привезли ее?

— Нет! швырнул в море и пожалел, что не отколотил продавца.

— Почему?

— Да это была обезьяна с пришитым рыбьим хвостом.

— Но ведь обезьяны покрыты шерстью…

— Ее можно обрить.

— А длинные волосы на голове?

— Их можно пришить!.. Я не знаю, каких размеров была сирена, виденная моим помощником, но моя. очевидно, была помельче, около 1½ аршин, и сделана весьма искусно. А в Африке водятся самые крупные обезьяны в свете. Поверить же в такую подделку весьма нетрудно, тем более после желтой лихорадки и в полумраке хижины, куда доступ свету возможен единственно через дверь, так как стены без окон.

— Но разве есть красивые по-человечески обезьяны, с более или менее привлекательными, правильными чертами лица?

— Не знаю; за этим ответом вам надо обратиться к специалисту-зоологу.

И вот на-днях такой зоолог ответил мне:

— Красивых человечьих лиц у обезьян не встречается, самый череп разнится от нашего, но у многих обезьян никакой шерсти на лице не растет. А поддельные сирены — вещь бывалая. У нас, в Крыму, в Ялте, я знал такую. Втечение нескольких сезонов она красовалась в витрине у одного продавца, и он спрашивал за нее безумные деньги, так как она производила фурор среди непосвященных. Для зоолога подделка была бесспорна, для профана — незаметна, благодаря поразительной искусности.

Вдруг меня уколола мысль:

— Послушайте! Если можно так искусно сшить в одно рыбу и обезьяну, нельзя было разве точно также соединить и мертвую девушку с рыбой?..

— Отчего же нет?.. Конечно, возможно. Дикари очень хитры и ловки. Швы можно маскировать татуировкой под чешую… Они, может быть, не проделали бы этого из суеверия над соплеменницей, но над захваченной из чужого племени..

— Может быть, даже живой? — вырвалось у меня.

— Да, они жестоки, как звери… Они на все способны. Они могли вшить ее живую в кожу, снятую с молодой акулы, и она умерла в тяжких мучениях.

Кто скажет? Кто осветит? Разгадка такого нечеловечно человеческого преступления покоится на дне моря в наглухо засмоленном бочке.

Рассказ С. Колдвеля

— Что это с ним такое? — закричал во все горло директор аэропланной фабрики, наблюдавший за пробным полетом огромного моноплана, последнего выпуска компании.

Главный инженер побледнел. Было слышно, что на мгновение мотор аэроплана был выключен, потом пущен полным ходом, и аэроплан снова поднялся ввысь, окружая поле и пытаясь сделать спуск. Это была уже четвертая попытка. Главный инженер побледнел еще сильнее.

— Он не может снизиться! Слушайте, Бенсон! — крикнул он механику. — Несите скорее остальные огнетушители, захватите двух людей, — и прямо в мой автомобиль. А вы, Смит, вызывайте карету скорой помощи. Да поскорее!

Полным ходом мчался через аэродром автомобиль с директором и главным инженером на переднем сидении, и с механиками, держащими огнетушители, — на заднем. Остановился он на краю аэродрома.

— Дайте один из этих огнетушителей, мы остановимся в автомобиле, — торопливо говорил механику инженер, — а вы разойдитесь в разные стороны и, если он упадет, бегите к нему возможно скорее.

— Да что же с ним такое случилось? — повторял директор, нервно попыхивая трубкой. — Кажется, точно он не может опустить хвост. Хвост все время поднимается кверху, видите?

— Вижу, — угрюмо ответил главный инженер. — Вот он опять клюет носом с выключенным мотором.

Огромный моноплан, построенный для флота, скользящим полетом спускался в дальнем конце поля, выключив мотор. Нос аппарата все больше и больше наклонялся к земле, в то время, как хвост поднимался все выше, пока аэроплан не принял почти вертикального положения. Питом мотор снова зашумел и нос выровнялся как раз перед тем, как аэроплан достиг земли. Пилот снова выключил мотор. Нос аэроплана опять стал наклоняться вниз и хвост поднялся кверху. Но тут мотор снова заработал, и аэроплан промчался мимо людей, рассыпавшихся на краю поля.

— Где скорая помощь? — стоном вырвалось у директора. — Он непременно разобьется! Вы уверены, что ваш центр тяжести правилен?

— Совершенно уверен, — ответил главный инженер. — Это проклятый балласт соскользнул вперед. Вы знаете, что мы должны были нагрузить более 400 фунтов мешками с песком, чтобы заменить вес артиллериста, орудия, боевых запасов и снаряжения радио. 417 фунтов в зашей части отделения для артиллериста, — точный балласт. Ну, так он, верно, и соскользнул вперед. Меня не удивило бы, если бы балласт пролетел прямо через кабинку наблюдателя. Хотел бы я знать…

Пилот тоже не прочь был бы знать, как бы ему снизиться. Он спрашивал себя, какое странное отсутствие соображения заставило его сделаться пилотом, испытывающим аэропланы Он всегда считал себя опытным и знающим свое дело, и обычно не легко терялся. Но сегодня он ничего не мог поделать с аппаратом. Этот несчастный аэроплан точно был охвачен одним безумным желанием — броситься на весь мир прямо носом вперед!