Роберт Куллэ - Мир приключений, 1927 № 10

— А! шибако шанго! — перебирал он действительно редкие самородки. — Шибако шанго!

— Шибако шанго! — повторили собравшиеся вокруг хунхузы.

— Ваша бери, — любезно предложил приискатель.

— Наша бери — спокойно сказал предводитель, пряча золото.

— Твоя — хороша люди. Моя — хороша люди — добавил он. — Кушай твоя! Пей твоя! А завтра моя к тебе ходить будет.

Вахромей не заставил себя ждать. Сильно не доверяя искусству повара, он приналег на сулю и ханшин.

Китайцы хлопали его по плечу и пододвигали к нему новые кувшины и бутылки.

— Твоя хазуйла ю [17] Ты пьян. )? — спрашивал атаман.

— Моя хазуйла мию! — гордо отвечал бродяга.

Скоро вся компания перепилась. Хунхузы, более трезвые, начали играть в кости, а окончательно спившиеся— заснули. Вахромей счел, что ему пора уходить. Атаман, пивший не меньше своего гостя, взглянул на него на прощанье совершенно трезвыми глазами и спокойно произнес:

— Моя завтра будет у тебя!

— Приходи, друг, приходи! — отвечал Вахромей и, отойдя несколько шагов, затянул во все горло:

На следующий день, едва старатели успели продрать глаза, как на прииск явилась небольшая группа хунхузов. В их визите ничего похожего на набег разбойников не было. Они прямо прошли в «Контору», где их встретили Вахромей и Устин. Один из хунхузов вытащил из-за пазухи китайские счеты и, взяв записную книжку, куда записывался дневной намыв золота, начал бойко щелкать костяжками. Другой с точностью и ловкостью аптекаря приступил к взвешиванию на весах наличного золота.

— Ай-ай-ай! — по временам говорили они поочередно — Шибако хорошая прииска, шибако хорошая!..

Старшинка и один из рабочих китайцев были привлечены в качестве понятых.

К завтраку уже все было кончено: хунхузы ушли, забрав с собою ровно половину добытого золота Ни на один золотник больше. Никого не обидели: половину взяли из доли рабочих, половину — из доли Вахромея и Устина. Точно поделили самородки, учитывая при этом их размеры. Даже квитанции выдали.

— Чтобы другие хунхузы не напали, — пояснили разбойники.

После их ухода Устин впал в тоску и отчаяние.

— Работали, так их разэдак — жаловался он. — Для них мы старались!

— Твоя молчи — утешал его старшинка. — Все хорошо. Никого контрами не делали. Капитана — большая голова, тун-тун думай — почтительно похлопал он Вахромея по плечу.

— Не печалься, Устин, — поддержал китайца и Вахромей. — И на нашу долю оставили… Что греха таить, не обидели… На то и золото. Вокруг него завсегда так… Всякий наровит сорвать… А эти еще по-божецки… Ишь, вон указали даже кому золото сдать в Сахаляне [18] Город на Китайском берегу Амура против Благовещенска. )… Уж будь покоен, теперь не обманут и не обвесят.

Однако, как ни верил Вахромей в честность хунхузов, работы он решил прекратить пораньше.

— Береженого бог бережет. А вдруг они еще раз ревизора пошлют. Нет, уже пораньше убраться — куда лучше!

И как только первые ночники тронули листву и окрасили ее в различные краски, прииск начал свертываться. Накануне окончательной ликвидации, Вахромей съездил на ферму и вернулся с небольшим кульком.

Произведя расчет с китайцами и простившись с ними, русские остались вдвоем на опустевшем прииске.

— Вот мы и при капиталах, Устин Наумыч, — довольно произнес Вахромей — теперь делай што хоть. Хоть хозяйство заведи, хошь — мамзелей, а хоть, так, воопче… Ты как?

Устин помялся.

— А и страху я с тобой, Данилыч, натерпелся… Всю жизнь буду помнить! И от зверя, и от человека! Господи Боже мой! Много наше-то крестьянское дело спокойней.

— Это правильно — презрительно процедил Вахромей — ковыряй землю, да с бабой на палатах забавляйся, — куда спокойней. Как говорится, у кого какая синпатия. Одначе оно, золото-то, брат, тоже так не отпущает… А там увидим — загадочно добавил он.

Помолчал, сделался сразу серьезен и сказал:

— Ну, пойдем и матушку Кетать-реку поблагодарим.

Он вынес из избы привезенный с фермы кулек и направился с ним к реке. Устин последовал за ним. Подойдя к одному из омуточков, которыми изобиловала «Кетатка», Вахромей положил свой кулек и начал его развязывать. Там оказались голова сахара и два фунта чаю. Устин, не понимая, с любопытством наблюдал. А Вахромей снял шапку, бросил ее наземь и, поклонившись реке в пояс, громко произнес:

— Ну, спасибо тебе, Кетать-река! Дала ты нам и золотишка, и от злого зверя и человека уберегла. Не оставь нас и наперед! Прими и нашу благодарность!

Он быстро развернул сахар и бросил его на середину омутка. Потом медленно высыпал в реку и оба фунта чая.

— Не прогневайся наперед, Кетать-река! — добавил он.

Со строгим и суровым липом, молча вернулся он к избушке и начал заколачивать досками окна и дверь. Удивленный Устин не решился о чем либо спросить и молча помогал ему.

Вахромей отворил дверь и вошел в номер.

— Пал Максимычу! — протянул он руку агроному.

— А! Вахромей! И ты вернулся— приветствовал бродягу заведующий фермой. — Покончил?

— На сей год довольно, Пал Максимыч — самодовольно ответил Вахромей — что на весну будет, а теперь— и отдохнуть пора.

— Опять весь Благовещенск вверх ногами ставить будешь?

— Уж это как полагается. Одначе пообождать придется. Нашего брата-старателя— еще мало. Рано! Вот через недельку — другую соберутся, тогда уж держись!

За чаем Вахромей сказал:

— А пока что по благородному хочу. Хорошо, что вы приехали. Уж вы меня, Пал Максимыч, раскультурьте, как полагается.

— Это как же? — не понял агроном.

— Ну, одним словом, в тиятры там сводите, ише што…

— А! Это можно. Вот как раз сегодня вечером собираюсь.

— Очень уж отлично. А я пока в порядок себя приведу.

Через час Вахромей был уже у Чурина [19] Крупная торговля по всему Д. Востоку. ).

— На портяночки бы мне товарцу, — с деланной скромностью попросил он.

— А это на базар вам надо, землячек, — небрежно бросил молодой приказчик. — У нас такого товара нет.

— А вон, кубыть, штучка-то подходящая — ткнул Вахромей пальцем на полку.

— Попал пальцем в небо! — фыркнул приказчик. — Это шелк называется!

— А дозвольте глянуть.

— И глядеть нечего!

Но стоявший неподалеку пожилой приказчик, краем уха прислушивавшийся к разговору, вдруг схватил с полки кусок шелку и, отстранив молодого, строго сказал ему: