Сергей Семенов - Мир приключений, 1927 № 07

Походил — проголодался. А тут, прямо на улице, бабочка колбасой торгует — хорошая такая колбаса, гладкая, в колечки свернута. Приценился от нечего делать, сколько за целую.

— Четвертак без лишку.

— Дорогонько.

— Чего дорогонько? Не собачья радость какая-нибудь, товар танбовский. — Вот и булочка. Кушай на здоровье…

И булочку подает: розовую, поджаристую, такую аккуратную, что и есть жалко. А сама, вдруг, как схватит свой магазин, да и была такова. Потоптался Аким на месте, почесал затылок.

— Что за порядки такие? — думает. — И денег не спросила. — Хотел у проходящего милиционера спросить, да постеснялся начальство беспокоить. Одел колбасу на руку, булочку в карман сунул, пошел дальше.

А тут другая бабочка с куревом. Остановился Аким, взял цыбик махры, обмял его, коробочку взял разрисованную.

— Сколько дать? — спрашивает.

А баба с корзиной как стреканет за угол — аж спички во все стороны посыпались.

Подобрал Аким спички — три коробки, — пошел дальше. Папиросу закурил— наслаждается.

— Чего это они стрекают? — думает. — Уж не вышел ли декрет, чтобы, все бесплатно? Не иначе…

Умилился Аким удобству городской жизни и даже булочку, как ни жаль было, раскусил и о колбасе подумывает.

А какой-то гражданин вихрастый— цоп Акима за рукав и сапоги в руки.

— Не надо ли, дядя, сапоги? Сносу не будет. Новехоньки. Всего однова только на манифестацию и одеваны. Товар на ять. Бери!..

Отчего не взять. Свои-то у Акима совсем разлыкошились. Повертел сапоги в руках. В пору ли? Как бы не обмишуриться? Присел на приступочек, натянул один — как дома. Стал другой разувать, смотрит на вихрастого гражданина, а у того у самого опорки каши просят и пальцы на волю гулять просятся.

— Чудаки! — думает. — Сам разут, а других обувает…

А вихрастый поторапливает:

— Скорей, скорей, дядя… Ведь в пору, чего колбасишься? — а сам глазищами все по сторонам шмыгает.

Хотел его Аким порасспросить, что, мол, это у них в городу за обычаи такие подходящие, а тот — бочком, бочком, да в какую-то щель каменную и смылся.

Аким даже крякнул от удовольствия.

— Ну, и душа народ! А еще в деревне болтали разное несуразное… Темнота…

Около двое милиционеров остановились — встретились. Папироски закуривают и разговаривают разговоры. Аким к ним. Хотел о декрете справиться, да не вышло. Только о киперации и спросил. Оба кавалера показали рукой напротив. Глядит Аким: бутылок в окне — конца краю нет и все, видать, с градусами. Решил — с устатку. Зашел внутро. А там гражданская очередь и все с билетиками в руках. Девица на какой-то шарманке щелкает — билетики выдает. Скучно показалось Акиму ждать череду, протискался к прилавку, крикнул отпускающему:

— А ну-ка, милачек, цельную…

А тот, вроде, как в бане, — запаримшись.

Билетики у граждан схватывает, на колышек их сажает, то есть, билетики, а гражданам под нос посудины тычет.

— Который ваш талон? — к Акиму обращается.

Вытянул у него Аким из-под рук билетик, показывает. А тот, как бы обидемшись:

— Тут, — говорит, — полтора рубля, чего дать на остальное? Говорите, не задерживайте.

— А чего дашь, мне все одно, али-бо скусно было закусывать.

Отчекрыжил ему отпускающий огромадный кусок сала и вместе с бутылкой под нос сунул. А гражданская очередь протестует.

— Этот, что в руках, без очереди вперся!

— Ладно, мы — дальние, а вы — тутошние, успеете напиться, — обиделся Аким и за дверь.

— Раздолье, а не жизнь, — думает. — Где бы приспособиться пополдничать?

Глядь, а под боком — пивнуха, и рак, ростом с годовалого теленка, намалеван. Ввалился Аким, оглядывается, — все столики заняты, хоть на полу закусывай. А рядом — девица одна, фря этакая, футы-нуты, рака обсасывает и глазком Акиму подмигивает.

— Садитесь за кампанию, — предлагает. Приспособился Аким около. Девица пива ему наливает. Слово за слово — колбасу и сало съели, двадцатку раздавили, пивком разбавили. Аким порядки городские похвалил, про червяков в исподниках помянул без опаски, — чего там, ежели народ последнее с себя отдает.

— Кому, милая, нужны шесть червяков? — спрашивает Аким.

— Никому, красавец, — отвечает девица и по щечке его похлопывает.

Слово за слово — к себе домой девица тянет.

— Не отпущу, — говорит, — я тебя ни в жисть! А за пиво платить не надо. Пойдем, отдохнем. Пошли. Что было — мать честная! И пиво, и водка, и сало, и опять пиво. Аким решил с теткой Домной в Загс’е развестись и в городу у девицы на веки вечные селиться.

Дураки, которые в деревне живут, при этаких городских декретах!

А дале — сомлел Аким, не выдюжил и в сон вроде как бы погрузился. Проснулся от того, что захолодел. Хотел водки спросить, глядь… дома вокруг — вроде, как после землетрясения, — одни трубы торчат. А сам — голяшом, как есть на мусоре нежится. Ни исподников с червяками, ни старых сапог, ни новых, — как есть ни ниточки! Ну, то есть, только в чем мать родила!

Что дальше? А что может быть дальше для человека при этаких обстоятельствах?

Рассказ Г. Морриса

Перевод К. Залесского

Иллюстрации В. Стивенса

— Как ты сюда попал?

— Через горы.

— С обозом?

— Сначала с обозом, потом один.

— Почему же ты отделился от обоза?

— Была резня.

— Индейцы?

— Индейцы.

Мальчику было не больше пятнадцати лет. Когда его стали расспрашивать о дальнейших подробностях, он весь затрясся, закрыл рукой глаза, точно защищаясь от ужасного видения, и вскрикнул:

— О, господи!

Он или не мог, или не хотел рассказывать о резне. И охотник, нашедший его в полубессознательном состоянии, и умирающим от голода, подавил в себе всякое любопытство и оказал первую помощь пострадавшему.

В конце концов, мог бы подумать охотник; — одна резня всегда похожа на другую: неожиданные боевые клики, выстрелы, проклятья, стоны, сорванные с живых и мертвых скальпы, горящие в ночи повозки — молчание…