Артур Дойль - Мир приключений, 1922 № 02

— Мне кажется, я опять начну блеять, — заявил он, — это оттого, что мне хочется пить. Дай мне воды.

Моя спальня находилась рядом. Я бросился туда и наполнил водой ванну, Вильфред поставил в нее передние ноги и пил в течение трех минут. Я вытер ему морду полотенцем, обмотал его голову толстым одеялом, и он облегчил себя устрашающим блеянием. После этого мы возобновили разговор, окончившийся для меня очень печально.

Я понимал, что ничего хорошего не будет, если я сообщу Вильфреду о моей встрече с незнакомцем в омнибусе. Моим долгом было найти этого индуса возможно скорее, а пока, чтобы не осложнять дела, свалить бремя на плечи кузена.

— Сделай такое одолжение, Вильфред, — сказал я, — не бегай взад и вперед, как ты это делаешь. Я знаю, что ты возбужден, но ведь и мне несладко. И чем сильнее ты шумишь, тем больше я волнуюсь. Я не хочу показаться тебе жестоким и у меня нет ни малейшего желания вмешиваться в твою частную жизнь, но для меня очевидно, что ты навлек на себя это несчастье каким-нибудь тайным пороком, которому ты предавался.

— Какой порок превращает вас в барана, проклятый осел? — спросил он грубо.

Я ответил с важностью, что не знаю и знать не желаю. «Ты — мой кузен. Я никогда не любил тебя, но раз с тобой случилось такое несчастье, мой долг помочь тебе. Я заплатил за тебя мое недельное жалованье; с большим риском я укрываю тебя в своих-комнатах. Я сделаю все, что в моих силах. Я намереваюсь поместить тебя в удобном чистом стойле поблизости отсюда»…

— Я не хочу, — заявил он.

Я продолжал твердо:

— Ты будешь каждый день резвиться в поле. Тем временем я попытаюсь найти человека, который, по моему мнению, может вернуть тебе прежний вид.

Дорогой мой сэр, в этом заключалась моя ошибка. Мне не следовало упоминать о незнакомце, и в Вильфреде немедленно проснулись подозрения. Он стал выспрашивать меня с самым недоверчивым видом. Я так смутился, что начал сбиваться, противоречить себе, лгать без всякой цели. Кончилось тем, что правда обнаружилась. Вильфред накинулся на меня и два раза пребольно укусил за ляжку. Спасаясь от него, я влез на рояль, где и застала меня квартирная хозяйка, принесшая обед.

Я не знаю, дорогой сэр, знакомы ли вы с типом женщин, сдающих молодым людям меблированные комнаты в Лондоне. Это необыкновенно болтливый и для человека с тонкими чувствами в высшей степени мучительный тип. В продолжении целых десяти минут я выслушивал ее причитания, пересыпанные устрашающими гиперболами.

Когда она, наконец, остановилась, что бы перевести дух, я сказал:

— Я прекрасно знал, мистрисс Соммерс, что присутствие здесь этого барашка вы сочтете злой шуткой. Но я привел его сюда отнюдь не потому, что вы вдова, и я не имел намерения нарушить благопристойность вашего дома. Лично я очень люблю вашего сына и ни на минуту не допускаю мысли, что его выгонят со службы, когда узнают, что в вашем доме был баран. Дело в том, мистрисс Соммерс, что у нас в деревне был ручной ягненок. Мы все обожали его, и он привык жить в доме. Пока он был ягненком, он спал на кровати моей матери. Когда он вырос, мать позволяла ему спать у порога ее комнаты. Я не знаю, как он убежал оттуда, но сегодня я нашел его в Лондоне. Его тащили на скотобойню, и, конечно, я выкупил нашего барашка. Надеюсь, вы разрешите мне оставить его здесь на одну ночь, пока я буду в состоянии отправить его домой.

В эту ночь я не ложился. Вильфред и я обменивались взаимными оскорблениями, о которых мне до сих пор тяжело вспоминать. В четверть второго я пробрался в соседний сквер, чтобы нарвать травы. Дождь лил потоками, и домой меня привел полисмен, решив, что я пьян. Не сомневаюсь, что человек, промокший до костей, пробирающийся по улицам Лондона с двумя охапками мокрой травы, выглядит несколько подозрительно. В восемь часов утра я послал телеграмму на службу, прося отпуска на несколько дней по случаю смерти близкого родственника. В четверть десятого я и баран, окруженные любопытной толпой, садились в экипаж.

В семь часов мы все еще были в кэбе, объехав весь Лондон в поисках пристанища. Наконец, мы нашли его на отвратительной улице на окраине Лондона. Я, вдохновленный бранью извозчика, проклинающего меня, барана и день, когда он нас увидел, сообщил квартирохозяину, что я только что приехал в Лондон с чудесным бараном, который своими представлениями на сцене зарабатывает для меня более ста фунтов в неделю. Моя первая недельная получка пойдет в его пользу, если он примет нас. Предложение показалось ему соблазнительным, но он все еще не вполне доверял мне. Он пожелал увидеть, что может представлять баран. Я вернулся к кэбу и нашел переднюю часть Вильфреда стоящей на мостовой, в то время, как извозчик возился с задними ногами и клялся, что выкинет их из экипажа, хотя бы ему пришлось перерезать барану горло. Я изложил моему кузену положите дел и умолял его проделать несколько фокусов, чтобы снасти нас. С большими трудностями, получив пять страшных укусов, я убелил его согласиться. Вокруг нас образовалось кольцо любопытных, и здесь произошло первое мучительное выступление Вильфреда Брабазона из министерства иностранных дел, проделывавшего в образе барана такие штуки, как прогулка на задних ногах, пересчитывание носом зрителей, и прочие ненормальные трюки, о которых мучительно вспоминать.

В результате мы получили отвратительную комнату в нижнем этаже. С самого утра хозяин начал гнать нас на поиски ангажемента, причем на долю Вильфреда пришлось немало пинков. В полдень мы вышли пешком из Лондона, и до сих пор бродим по селам Англии. Ничто не может принудить Вильфреда выступать на сцене. Когда голод угрожает нам, он соглашается проделать несколько фокусов в какой-нибудь деревне, а я собираю у зрителей медяки. В промежутках мы занимаемся руганью и драками. Вы видите во мне, дорогой мой сэр, несчастного раба, жестоко терроризуемого бараном. Вильфред поклялся искусать меня до смерти, если я когда-нибудь выдам его секрет. Вильфред…

В этот момент история ободранного джентльмена получила неожиданное подтверждение, повергнувшее меня в полное недоумение. Он резко оборвал свой рассказ и с ужасом вскрикнул. Баран незаметно приблизился к воротам и пристально смотрел на нас. Он опустил голову и ударил лбом в подворотню. Я упал навзничь, джентльмен в лохмотьях с жалобным воплем пустился наутек. Поднявшись на ноги, я увидел, как он несся во всю прыть по дороге, за ним по пятам гнался баран. Каждый раз, когда морда барана приближалась к задней части его тела, до меня долетал отчаянный вопль: