Альфред Ассолан - Приключения капитана Коркорана

По пути следования английской армии всюду лежали трупы. Сипаи, забираясь в тростники, страшно беспокоили англичан постоянным обстреливанием и убивали всех отставших. Вдруг на одном из поворотов дороги Коркоран заметил вдали нечто страшное, похожее на повешенного. Приблизившись, он увидел, что это действительно был повешенный, одетый в красный мундир с офицерскими эполетами. Подъехав еще ближе, Коркоран уже не мог сомневаться, что это был не кто иной, как Джон Робартс, поручик гусарского полка Королевы Виктории. Обернувшись к Сугриве, ехавшему на лошади около него, Коркоран сказал:

— Любезный Сугрива, судьба отняла у тебя твою добычу!

Сугрива, самодовольно улыбнувшись, ответил:

— А знаете, кто его повесил?

— Быть может, ты?

— Да, господин капитан!

— Гм, — сказал Коркоран, — совершенно достаточно было его убить!.. Ты слишком мстителен, любезный друг!

— Ах! — ответил индус. — К сожалению, я не имел времени продлить его пытку. Но я и Берар вынуждены были спешить. Мы шаг за шагом следили за ним всю прошлую ночь. Нас было пять человек. Выстрелом из ружья Берар убил под ним лошадь. Мы без труда овладели Робартсом, так как при падении лошади он сломал себе ногу. Он сделал выстрел из револьвера, никого не убивший, но только ранивший одного из наших товарищей. Мы связали Робартсу руки назад, и Берар кнутом отсчитал ему пятьдесят ударов, ровно столько, сколько сам получил по приказанию этого джентльмена.

— Черт возьми! — сказал Коркоран. — Память у вас хороша! Ну а что сказал джентльмен, как ты его только что назвал.

— Ни слова! Он только со страшной яростью вращал глазами, точно желая всех нас проглотить.

— А после этого как было?

— Когда Берар его высек кнутом, наступила моя очередь отмстить, и я его повесил. С помощью друзей я набросил петлю на его шею и, повесив его, в три приема надрезывал веревку для того, чтобы он чувствовал себя умирающим. Наконец он умер, и мы возвратились в Бхагавапур.

— Пожалуй, и так! — сказал Коркоран, так как он был немного философ. — В Писании сказано: «Поднявший меч, от меча же погибнет!» Жаль мне этого беднягу Робартса, но надо признать, что у него был скверный характер, и, если бы ему удалось, он всадил бы мне пулю в мозг! Пусть его погребут прилично и довольно толковать о нем! — приказал Коркоран.

Между тем полковник Барклай, хотя настойчиво обеспокоиваемый победителями мараттами, не хотел допустить, чтобы его отступление приняло характер бегства. Он отступал очень медленно, при каждом нападении останавливаясь и стоя лицом к лицу против неприятеля. Наконец он нашел убежище в крепости, принадлежавшей его другу Рао, находившейся на берегу Нербуды. Теперь маленькая армия Барклая состояла только из 3-х Европейских полков, так как все сипаи частью убежали, частью перешли к Коркорану. В том месте, где находилась крепость, Нербуда образовывала колено и с двух сторон огибала крепость, расположенную на возвышении и защищенную многочисленной артиллерией.

В тот момент, когда Коркоран, осмотрев подходы к крепости, намеревался рыть траншеи, явился английский офицер в качестве парламентера. Сугрива, постоянно жаждавший мести, требовал позволения стрелять в него, настаивая на том, что никакой пощады не должно оказывать неприятелю; но Коркоран приказал принять парламентера.

Он явился с несколько суровым и весьма надменным видом. Это был известный капитан Бангор, ознаменовавший себя тем, что во время войны с сейками хладнокровнейшим образом расстрелял всех взятых им в плен. В награду за этот славный подвиг Индийская компании повысила его чином и выдала ему сумму в двадцать тысяч рупий (около двадцати пяти тысяч рублей).

Коркоран принял его со своей обычной вежливостью.

— Милостивый государь, полковник Барклай прислал меня предложить вам мир.

— Отлично! — не возразил Коркоран. — Мир — дело превосходное, если хороши условия.

— Милостивый государь, условия лучше, чем вы могли бы ожидать, — отвечал Бангор.

Такое вступление вызвало улыбку Коркорана.

— Полковник Барклай, — продолжал Бангор, — предлагает вам сохранение жизни и свободы для вас и для ваших Европейских спутников, если таковые имеются; он даже ничего не будет иметь против того, если вы заберете с собою все ваше имущество и денежную сумму, не превышающую сто тысяч рупий.

— А! — иронически сказал Коркоран. — Я вижу, что полковник весьма любезен и подумал о существенном. Посмотрим, что скажете в заключение.

— Заключение, — ответил Бангор, — состоит в том, что готовы забыть нарушение международного права, совершенное вами, гражданином дружественной нам и нейтральной державы; оно выразилось в том, что вы позволили себе воевать против Индийской компании, но, удаляясь, вы должны вручить ключи города Бхагавапура английской армии.

— Это все? — спросил Коркоран.

— Виноват, я забыл упомянуть еще об одном условии. Полковник Барклай требует, чтобы вы передали в его руки прирученную тигрицу, которую вы всюду водите за собою, предназначенную послужить украшением Британского музея, понятно, сделав предварительно надлежащим образом из нее чучело.

При этих словах Коркоран, повернувшись к Луизон, спокойно слушавшей разговор, сказал ей:

— Ты слышишь, моя дорогая, что говорит этот мерзавец. Он хочет сделать из тебя чучело!

При слове «чучело» Луизон испустила такое страшное рычание, что Бангора мороз пробрал по коже.

— Вероятно, вы желаете предварительно расстрелять ее?

У англичанина хватило только сил в ответ на этот вопрос кивнуть головой. Однако при слове «расстрелять», хотя произнесенном не англичанином, а самим Коркораном, Луизон прыгнула так, как будто три пули попали ей в сердце. Она поглядела на Бангора такими глазами, что он потерял всякую надежду когда-нибудь еще поесть бифштекс и опасался тотчас же самому послужить бифштексом.

— Милостивый государь, — сказал он смущенно и несколько дрожавшим голосом, — вспомните о моем положении как парламентера и не забудьте о международном праве…

— Международное право и права тигров ничего общего не имеют, и Луизон, если вы осмелитесь ее раздражать, упоминая о ваших Британских музеях и выказывать вашу манию к чучелам, в три минуты приготовит ваш скелет к передаче в Британский музей.

— Англия отмстила бы за мою смерть, — сказал высокомерно Бангор. — И лорд Пальмерстон…

— Вот как! Ха, ха! Луизон знать не хочет вашего лорда Пальмерстона и интересуется им на столько же, как пустым орехом. Но теперь, возвращаясь к нашему делу, можете возвратиться к полковнику Барклаю и скажите ему, что мне вполне известно его положение и всякое хвастовство и запугивание с его стороны совершенно излишни. Мне известно, что у него продовольствия хватит только на восемь дней и что его три европейских полка состоят теперь, после значительных потерь, только из тысячи семисот человек. Передайте ему также, что мой пароход «Сын Бури», вооруженный 26-ю большими пушками, делает ему недоступной Нербуду, и что он не в силах пробиться сквозь ряды моего войска, и что если он будет медлить, то вынужден будет сдаться, и тогда я не отвечаю за жизнь тех, кого захвачу в плен.