Альфред Ассолан - Приключения капитана Коркорана

Коркоран, с изумленным видом взглянув на гонца, спросил его с очевидным недоверием в тоне:

— Каким же ты образом мог проникнуть сквозь сторожевую цепь англичан?

Индус отвечал:

— Не все ли равно как? Дело в том, что я уже здесь!

— По каким причинам ты ушел от англичан? Разве они тебе плохо платили?

— Напротив! Платили очень хорошо.

— Плохо кормили?

— Я сам себя кормлю, покупая мою порцию риса, чтобы никакая нечистая рука не прикасалась к моей пище.

— Может, с тобою дурно обращались? Может, тебя оскорбили?

Сипай показал спину, на которой оказались ужасные рубцы.

— А! Понимаю, — сказал Коркоран. — Это царапины девятихвостой кошки!

— Я получил пятьдесят ударов, — ответил сипай. — На двадцать пятом я впал в обморок, но все-таки продолжали меня истязать. После этого я пролежал три месяца в госпитале и вышел оттуда только пять недель тому назад.

— Кто же приговорил тебя к этому наказанию?

— Поручик Робартс!.. Но относительно его это уже мое дело позаботиться. Я и Сугрива следим за ним ежеминутно.

«Да! Можно сказать, что это офицер надежно охраняемый», — подумал капитан.

— Что же делает Сугрива в лагере? — добавил капитан громко. — Значит, он на свободе?

— Сугрива, — отвечал сипай, — проскользнул у них между пальцами. Когда его взяли в плен, узнавший его Робартс хотел его повесить; но пока собирали военный суд, он вошел в соглашение со сторожившим его сипаем, и оба они бежали. Можете судить, как разбесился Робартс; он хотел расстрелять за это чуть не десять человек, но полковник Барклай не захотел это допустить. Сугрива возвратился в тот же вечер в английский лагерь в виде факира, но, преобразившись так, что его никто не узнавал, кроме преданных ему сипаев.

— Прекрасно! Значит, все идет хорошо! — сказал капитан и пошел рассказать обо всем Голькару, прежде чем отправиться к укреплениям.

Возвращаясь от Голькара и подойдя к отверстию в стене, он увидел в темноте какую-то тень, скользившую вдоль рва и пробиравшуюся в английский лагерь. Это был Берар, сделавший какой-то таинственный знак часовому, охранявшему пролом и прошедший спокойно мимо сипая.

«Надо сознаться, — подумал Коркоран, — что у полковника Барклая очень странные солдаты!»

Ночь прошла спокойно, так как никакой тревоги не произошло. Как с одной, так и с другой стороны подготовлялись к приступу спокойно и в полной тишине. Часовые как осаждаемых, так и осажденных так близко стояли друг от друга, что могли бы свободно разговаривать между собою. По-видимому, все казалось спокойным.

Но в части английского лагеря, занимаемой сипаями, можно было услышать, как обменивались шепотом паролями и лозунгом вдали от ушей английских офицеров. Сугрива прокрадывался в палатки и всюду делал таинственные распоряжения.

Наконец рассвело. Выстрелом из пушки возвещено было начало приступа, и первая колонна английских солдат взобралась на пролом в стене, держа наперевес ружья с примкнутыми штыками.

Но в тот же момент ужасная пальба встретила их с фронта и с боков. Шесть пушек, заряженных картечью, нанесли громадный вред английской колонне солдат; еще больший вред нанес ряд бомб, помещенный на дне рва предусмотрительным Коркораном, под ногами англичан взорванных им одновременно с пушечными выстрелами. Половина колонны была уничтожена в несколько мгновений. Уцелевшие поспешно возвратились в траншеи.

Видя это, Коркоран, командовавший батальоном, защищавшим пролом, невольно рассмеялся, а солдаты Голькара почувствовали себя не только вполне ободренными, но даже преисполненными храбрости. Что касается капитана, стоя на проломе, он был спокоен и улыбался, точно на балу. Зорко поглядывая всюду и нисколько не увлекаясь этим первым успехами, он поджидал второго приступа со спокойной самоуверенностью. Рядом с ним стоял старый Голькар, пришедший в восторг от удачно отбитого приступа. Поблизости от них с важным видом расхаживала Луизон, видимо повеселевшая, и никого уже не пугала, благодаря точной и строгой дисциплине, давно внушенной ей Коркораном. Мало того, ее сметливость, в силу которой она угадывала и предупреждала все желания капитана, внушала суеверным солдатам Голькара особое к ней уважение.

Прошло четверть часа и в лагере англичан все казалось спокойным.

— Быть может, они уже отказались от осады? — спросил капитана Голькар.

— Нет! — отвечал Коркоран. — Но все же меня тревожит эта тишина. Луизон!

Услышав призыв, тигрица вытянула уши вперед, точно желая лучше вслушаться в слова своего господина.

— Моя дорогая Луизон! Дело в том, что надо получить сведения. Что там делается в траншеях?.. Вам это неизвестно?.. Так вот отправьтесь узнать… Вы меня понимаете?.. Вы проникните в траншею, осторожно захватите между верхней и нижней челюстями первого попавшегося англичанина и, если возможно, постарайтесь захватить офицера и деликатнейшим образом принесете его сюда ко мне. Надо быть осторожной и очень быстрой!

Весь этот разговор был сопровождаем очень выразительными движениями, и после каждой фразы Луизон слегка склоняла голову, точно подтверждая, что она поняла. Она помчалась стрелою, одним прыжком перелетела через пролом и очутилась во рву; другим прыжком она была уже на гласисе, а через секунду была уже внутри траншеи, где англичане готовились к новому приступу.

Первым стоявшим вблизи Луизон оказался поручик 25-го линейного полка, храбрый Джемс Стефенс из Картридж-Гуз, что в графстве Дарем. Опрокинув его ударом лапы, она схватила его в зубы и стрелою помчалась к пролому.

Все это было проделано так быстро, что никто не успел опомниться, как Луизон была уже по ту сторону пролома и положила принесенную дичь у ног Коркорана, глядя на него ласково и кротко, но с видом, ясно говорившим: «Ну что же, дорогой хозяин! Разве я плохо исполнила поручение?»

Однако, по несчастью, Луизон немного торопилась и, главное, опасаясь выронить из челюстей свою добычу, так сильно схватила несчастного джентльмена, что зубы ее проникли до легких, так что, когда она положила на землю злополучного Джемса Стефенса, он был уже мертв.

— Бедный молодой человек! — проговорил Коркоран. — Луизон, мало знакомая с анатомией, не догадалась, что сжимает чересчур сильно… Жаль! Надо начать сызнова… Моя дорогая Луизон, вы сделали большую ошибку. Вы обращались с этим англичанином, как с бифштексом, хорошо сжаренным, а надо было обращаться с этим джентльменом деликатно и принести его живым… Итак, отправляйтесь снова, но на этот раз будьте осторожнее.

Тигрица отлично поняла упрек Коркорана и отправилась, опустив стыдливо голову.