Альфред Ассолан - Приключения капитана Коркорана

— Строго за ним наблюдай. Не знаю, почему-то эти синие очки мне очень не нравятся. Впрочем, не отказывай ему ни в деньгах, ни в сведениях, каковы бы они не были. Если это шпион, то измена его в таком случае окажется еще более черной и низкой и тем менее достойной пощады. Если же он, как мне было бы желательно, окажется честным человеком, то я не хочу, чтобы он имел основание жаловаться на мое негостеприимство.

Сугрива, склонившись, сказал:

— Государь! Ваша воля будет выполнена.

Когда Коркоран остался один, он, вспомнив о Луизон, говорил себе:

— Вот в этих случаях моя бедная Луизон всегда совершала просто чудеса. По прошествии десяти минут она бы почуяла шпиона в коже ученого, если это действительно был шпион. Клянусь Брамой и Вишной, она чудесно исполняла при мне обязанности полиции! Да где же она теперь? Понятное дело, в лесу, со своим негодным верзилой тигром! Ах, Луизон, Луизон, какая же вы неблагодарная!..

Но он забывал, что он еще более был неблагодарным к Луизон. Ему в голову не приходило, что очень скоро ему предстояло увидеться с Луизон.

Несколько дней после того немец сделался постоянным собеседником и спутником Коркорана. Они были прямо неразлучны. Очень веселый, отличного расположения духа, он превосходно ездил верхом, отлично охотился, мастерски толковал о богословии, теогонии, космогонии и естественной истории, оживленно и со знанием дела. Он противоречил противнику с большой умеренностью, как раз сколько нужно было для того, чтобы сделать разговор более оживленным. Наконец, по отношению к Раме он был бесконечно любезен; играл с ним во всякие игры, строил ему из дерева военные корабли, показывал ему волшебный фонарь и вообще забавлял мальчика всеми способами. Кончилось тем, что за ним перестали даже наблюдать.

Однако был один случай, снова возбудивший некоторые подозрения в Коркоране, но тогда же произошло такое приятное и счастливое для Коркорана событие, что рассеяло и заставило забыть всякие подозрения.

Это было однажды утром в январе 1860 года. Коркоран выехал верхом на коне поохотиться на носорога. Его сопровождали доктор Рускерт и двадцать служителей, предназначенных, чтобы выслеживать и загонять носорога.

Сита с высоты террасы наблюдала за отъездом охотников и с трудом удерживала маленького Раму, громко кричавшего, что сядет на Скиндию и отправится охотиться на носорога.

Наконец охотники на повороте дороги исчезли из вида, и тогда только глубоко огорченный Рама немного успокоился, взобравшись на плечи Скиндии, уверяя, что он теперь выше деревьев и, если захочет, может схватить луну.

Мать пришла в восхищение от этой фразы Рамы; но, сказать по правде, она постоянно приходила в восхищение от всякого слова и от всякого малейшего движения своего возлюбленного первенца.

Между тем охотники, углубившись в лес, размещались в одной густой чаще, мимо которой неизбежно должен был проходить носорог к водопою. Загонщики, громко крича, рыскали в тростниках, бросая всюду камни с целью спугнуть животное. Вдруг эти крики обратились в возгласы, в которых слышался ужас. Оказалось, что, разыскивая носорога, они своими криками разбудили спокойно спавшего громадного королевского тигра, медленно поднявшегося, расправившего все члены и рассеянно поглядывавшего вокруг себя.

Услышав шум бросаемых камней и палок, ударявших тростник, тигр громадными скачками бросился в чащу и, незамеченный Коркораном, поджидавшим носорога и державшим наготове ружье с взведенным курком, вскочил на круп его лошади, от страшной тяжести и силы натиска упавшей на землю. Так как палец бретонца был на спуске курка, ружье выстрелило, и таким образом Коркоран оказался обезоруженным, а нога его, придавленной лошадью до того сильно, что высвободить ее не удалось. Он тотчас вскричал, обращаясь к немцу:

— Стреляйте! Стреляйте же, Рускерт!

Но немец стоял неподвижно и не стрелял, хотя был вооружен, и ничто не могло помешать выстрелу.

Но в этом отчаянном положении Коркоран не потерял присутствия духа. Так как у него ни времени, ни возможности не было схватить револьвер, висевший у пояса, он прикладом ружья дал такой сильный удар по морде тигра, дыхание которого он уже чувствовал на лице, что зверь от него отскочил. Этих двух секунд достаточно было Коркорану, чтобы вскочить на ноги. Схватив левой рукой револьвер, он готовился выстрелить в тигра, уже присевшего, чтобы броситься на него. Однако бретонцу не пришлось выстрелить, так как новое неожиданное обстоятельство этому помешало.

Другой тигр, менее ростом, но красивее первого, появившись внезапно, быстрым скачком, вместо того чтобы помочь товарищу, бросился на первого тигра и, схватив за горло зубами, опрокинул на землю, терзая его так яростно, что Коркоран был поражен изумлением, а доктор Рускерт широко вытаращил глаза, приподняв свои синие очки.

Этот тигр, или, вернее сказать, эта тигрица с шелковистой шерстью, как, вероятно, уже догадался читатель, был ни кто иной, как Луизон. Что касается другого тигра, это был ее брат Гарамагриф, за которым она последовала в глубь лесов, и за которого она вышла замуж, по обычаю яванских тигров.

Очень много толковал о жестокости и свирепости тигров и господин Бюффон, естествоиспытатель, более обладавший стилем, нежели познаниями, много написал о дурном характере этих животных. Однако позвольте вас спросить, где та женщина, которая выказала бы более чести, добродетели, доброты, кротости и настоящей чувствительности, чем Луизон в настоящем случае? Что до меня касается, среди женщин и не бывало ничего подобного и не слыхал я о подобном примере. Надо добавить, что не менее изумительно и достойно уважения и сочувствия не только великодушие тигрицы, но также самоотвержение и покорность бедного тигра, ее супруга, безропотно вынесшего от своей супруги страшную трепку, которую он, говоря по совести, нисколько не заслужил, так как не знал Коркорана и никогда не был его другом.

Однако бретонец, чуть только увидел Луизон, тотчас почувствовал, что в нем с новой силой разгорелась вся прежняя нежность к Луизон. Он засунул револьвер за пояс и воскликнул:

— Луизон, моя дорогая Луизон! Приди в мои объятия!

Луизон не заставила повторить просьбу и бросилась к нему в объятия, а он, нежно лаская и целуя ее, сказал:

— Ты возвратишься со мною в Бхагавапур?

Это предложение, которое, впрочем, она неизбежно должна бы ожидать, привело Луизон в страшное смущение. Она взглянула на большого тигра, смотревшего на эту сцену с крайне унылым видом.

Бедный малый дрожал при мысли, что она его покинет.

Коркоран, поняв значение этого взгляда, воскликнул: