Эрнст Бутин - Золотой огонь Югры [Повесть]

— Об этом не может быть и речи, — оборвал Фролов. — Переберемся мы.

Он, пропустив вперед Люсю, вошел в сени. Латышев же задержался на крыльце и обвел внимательным взглядом поселочек. Прислушался, глянул на ожидающих команды бойцов, которые выстроились по ранжиру в плотную шеренгу.

— Кажись, все спокойно, а? — И приказал низенькому, плечистому левофланговому в лоснящемся от машинного масла бушлате: — Матюхин, ты — часовой! Остальным— личное время. Р-р-разойдись!

Шеренга мгновенно распалась — бойцы, человек двадцать, сбились в молчаливую плотную кучку. Вытерли подошвы о половик и, негромко переговариваясь, стараясь не громыхать ботинками, сапогами, прикладами, потянулись в дом.

В горнице — она же кухня, спальня и канцелярия деда Никифора — часть чоновцев села на широкую лавку около печки, другие прислонились к простенкам.

— Вот мой мандат, Никифор Савельевич, — Фролов откинул полу кожаной тужурки, достал из кармана гимнастерки бумагу, протянул старику.

Тот развернул ее, прочитал, шевеля губами. Покрутил в руках, посмотрел даже, не написано ли чего на обороте. Кхекнул, прочищая горло.

— А партейного документа, извиняюсь, у вас нету?

— Есть и партийный. — Фролов не торопясь вынул из того же кармана маленькую книжечку.

— Российская Коммунистическая партия, — многозначительно взметнув брови, проговорил старик, отделяя каждое слово, и глубокомысленно поглядел на внука, застывшего с приоткрытым ртом рядом. — Большевик, стал быть? — Поднял на Фролова повеселевшие глаза. Увидел его серьезное лицо, мотнул головой в сторону бойцов: — Все энти — тоже большевики?

— В основном. Но есть и беспартийные, сочувствующие. Есть и комсомольцы. Как Люся, например, или мой помощник, — Фролов показал взглядом на мельком оглянувшихся девушку и Латышева.

— Ну это все едино — коммунисты, однем словом! — Старик просиял. И вдруг выкрикнул срывающимся от восторга голосом — Ташши отчетность, Егорка! Законна власть пришла!

Мальчик пулей метнулся к русской печке с пестрой занавесочкой, закрывающей лежанку, рванул за кольцо лаза в подпол, откинул крышку. И мигом исчез в квадратной дыре.

— Можно ваши книги посмотреть? — спросила Люся. — У вас тут такие редкие, старинные издания.

— Смотрите, сделайте милость, смотрите, коли хочется. — Старик заулыбался, приблизился почти танцующей походкой к девушке. — Книги и впрямь редкие да старинные, это вы правду сказали. Я их, почитай, из огня вытащил, когда в семнадцатом годе губернаторов особняк громили. Оченно жалко мне стало эти редкости, потому как уважаю ученость, — любовно провел пальцем по потертым кожаным корешкам: — Сызмальства уважаю, с той поры, как служил мальчиком в книжной лавке госпожи Гроссе. Тогда-то и к сурьезному чтению пристрастился… — Он, склонив голову, полюбовался на свои сокровища и горестно вздохнул. — Одну вот не уберег. «Историческое обозрение Сибири» господина Словцова. Лиходей Арчев забрал. Про род евонный вогульский тама написано.

— Деда, примай! — Егорка вынырнул по грудь из подпола, шмякнул о доски прямоугольным свертком в холстинке.

— Эк ты, паршивец, неуважительно! — возмутился Никифор. Подскочил к внуку, подхватил сверток. Выкрикнул бесшабашно: — Теперь, Егорий, мечи весь провиант.

Вернулся, семеня, к Фролову, положил сверток на стол, припечатал его ладонью.

— Вота! Вся наша с товарищем Лабутиным документация. Сдаю вам, товарищи советские начальники. Проверяйте, а ежели надобность возникнет, спрашивайте. — Поджал губы, вскинул воинственно бородку. — Готов ответить за все статьи дохода-расхода. Тута все до последнего золотника, до малой полушки расписано, включая и грабеж господ есеров.

Фролов подтянул к себе сверток, размотал холстинку. Коротко и требовательно взглянул на Латышева. Но тот уже спешил к столу. Одернул гимнастерку, пригладил волосы, сел, уставился в бумаги. Подошла и Люся, заложив палец меж страниц книги. Присела рядом с Фроловым, тоже к бумагам склонилась.

— Это по рыбе, это по мясу, — дед Никифор бережно, щепоткой, подхватывал за уголки листы. — Это поступление товара для обмена… А это самая главная — по пушнине.

Люся развернула к себе бумагу, с любопытством пробежала по ней взглядом. И ошеломленно подняла на старика глаза.

— Неужто бандиты все меха забрали?

— Дак, милые мои, кто ж знал… — Никифор растерялся. — Мы пушнинку упаковали, ждем-пождем: пора-де и забирать… А тута Арчев и заявись. Он ведь с красным флагом, с документом прибыл. Мы с товарищем Лабутиным рты-то и раззявили. — Дед сокрушенно крякнул, почесал затылок.

— Вот что значит — утрата классового чутья! — Латышев сжал кулаки, пристукнул по столу. — Человека потеряли, тыщи рублей золотом проворонили!

— Кто ж знал, что эдак получится, — повторил старик потухшим голосом. — Не виноваты мы. Ни я, ни товарищ Лабутин.

— Никто вас не винит, Никифор Савельич, — Фролов выпрямился, тяжело вздохнул. — И ты успокойся! — Поглядел сбоку на Латышева, прижал ладонью его кулак к столу.

— Деда, примай! — вновь закричал торжествующе Егорушка.

Из подпола выметнулась связка копченой рыбы, отсвечивающей золотисто-коричневыми боками, показался покрытый мучной пылью ополовиненный мешок. Старик Никифор облегченно выпустил воздух через сложенные трубочкой губы. Подбежал к люку, выдернул мешок. Потом принял от внука какие-то кадушечки, туесы, корчаги, вяленую оленью ногу, завернутую в тряпку.

Бойцы сдержанно заулыбались, зашевелились.

— Угошшайтесь, товарищи. — Никифор, просительно поглядывая на гостей, волоком подтащил к столу пестерь с кедровыми орехами. — Лузгайте, пока мы с Егорушкой спроворим чего-нибудь горячего. Я кой-какой припас исхитрился от есеров утаить.

— Нет-нет, спасибо, Никифор Савельевич, — твердо заявил Фролов. И даже привстал, ладонь перед собой выставил. — Оставьте продукты для себя! Нам ничего не нужно.

— Дык как же так? — Старик огорченно и обиженно заморгал. — Я ведь от чистого сердца. От радости.

— Нет и нет! — повторил Фролов. — Лучше помогите нам разобраться и с этим, — постучал пальцем по бумагам, — и с эсерами. Сможете?

— Как не смогу? — Старик подошел к столу, опустился уверенно на табурет. — Ведь всю эту отчетность я писал. Доверял мне товарищ Лабутин. Потому как я и при бывшем хозяине, господине Астахове, и при колчаках, и при вашей, Советской, то исть нашей власти здеся обретался. Так что местную жизнь и всю округу, как отче наш, знаю… — Поднял умоляющие глаза на Фролова. — Дозвольте, товарищ главный командир, своим-то хоть орешки пошшелкать. Страсть какие вкусные. Дармовые, не покупные, тайга подарила.

— Ну ладно, — Фролов впервые за встречу улыбнулся. — Орешки можно.