Константин Кузнецов - Механическая пустошь

— Сопроводить в его логово, где из нас вытряхнут внутренности, — без всякой иронии предположил странник.

— Святой Антоний-заступник, и ты считаешь это забавным? — хмыкнул Густав.

Дар покосился на рыцаря:

— Я считаю это неизбежным.

Тальпе оказалось вполне достаточно этих слов. Выкрикнув нечто невнятное, она резко кинулась куда-то в сторону, подальше и от прислужников, и от пародвига.

Побег продлился всего минуту.

Песок перед землеройкой взвился и осыпался образовав огромный провал. Тоже самое произошло и за ее спиной. Вытянувшись в линию, разлом мгновенно образовал путь похожий на колею.

— Что это?! — Тальпу охватила настоящая паника.

— Нам указали направление. Единственно верное, — невозмутимо пояснил Дар.

— Истина. Истина. Истина.

Голос угодника прозвучал как колокольный набат.

— Только всевышний способен распоряжаться моей судьбой! — выкрикнул Густав и решительно выступил вперед.

— Истина! Истина! Истина! — еще громче повторил угодник.

Определить кто именно из присутствующих имеет право голоса было практически невозможно. Поэтому рыцарь обнажил меч, и выставив его перед собой, потребовал:

— Отвечайте, чего вам надобно или уходите прочь!

Реакции не последовало. Выстроившись полукругом, угодники сложили руки лодочкой и замерли в ожидании.

— С кем я могу говорить? — продолжил вопрошать рыцарь.

Угодники переглянулись. Повисла пауза, которая не сильно затянулась. Вперед выступил самый рослый из проводников. Это лишь на первый взгляд угодники, благодаря одежде, казались точными копиями, а при более внимательном изучении можно было с легкостью заметить множество различий.

Густав удовлетворенно кивнул:

— По какому праву вы ограничиваете нашу свободу?

— Истина! Истинааааа. Истина, — кивнул угодник и указал на уткнувшийся в тупиковый барьер пародвиг. Задравшийся рукав обнажил тонкую, почти женскую кисть, с длинными грязными ногтями.

— Они исполняют его приказ, — глухо отозвался Дар.

— Чей? — не понял рыцарь.

— Дурной разум, здесь все подчинено ему и никому больше.

В ответ послышалось короткое, но очень емкое ругательство. Густав упрямо не хотел слышать того, что говорил ему странник.

Убрав меч в ножны, он выставил вперед руки и едва сдерживаясь, нервно сказал:

— Хорошо, вяжите. Все одно гнев мученика Мусафаила настигнет вас с наступлением заката.

Угодник сделал короткий шаг в направление рыцаря и тут же угодил в ловушку. Выхватив из голенища нож, рыцарь ловко развернул прислужника спиной к себе и приставив к горлу тонкое лезвие.

— А вот теперь мы поговорим немного иначе! — процедил сквозь зубы Густав.

— Ииииииистина, — изрек угодник. Слово вырвалось растянуто, будто тот предупреждал всех присутствующих о глупости которую они совершают.

Однако рыцарь воспринял этот знак по-своему: надавив на шею угодника, он дернул того на себя и колпак слетел с головы, обнажив лицо. Густаву не было видно, а вот замлеройка разглядела все в мельчайших подробностях. И судя по выражению ее лица, она столкнулась с чем-то действительно ужасным.

Слегка ослабив хватку, рыцарь позволил угоднику слегка повернуть голову. Слова богохульства сами вырвались наружу, как стон отчаянья.

Очередное наваждение предстало перед де Бреньи во всем своем кошмарном великолепии. Угрожать кинжалом больше не имело никакого смысла.

Существо в черном балахоне взирало на своего пленителя одним единственным оком, которое было лишено не только века, но и привычного для человека зрачка. Впрочем, остальные изуверства, сохранившиеся на теле угодника, были не лучше. Ровно по средине проходила граница из грубых, гнилых ниток, разделяя тело на две половинки. Слева — остатки кожного покрова и мышц, а справа нечто более человечное, но сильное изъеденное оспинами и глубокими шрамами.

— Изуит-искупитель, — только и смог вымолвить рыцарь.

— Истииииииииина! — изрек свою вечную мантру угодник. Затем он вынул из рукавов тонкие, украшенные кольцами и браслетами наручники и громко хлопнул в ладоши.

Окружавшие его братья повторили этот жест.

А дальше была пустота… Обрывистые воспоминания наполненные рваными образами и просто застывшие картинки…. Ну а следом пришла боль, которую нельзя описать никакими словами… Ее можно лишь вытерпеть, утереть слезы и приготовиться к новой порции истязаний… Но самым страшным являлось осознание одного неоспоримого факта: страдания теперь будут вечными, потому что те кто ее причиняют ничего не требуют взамен… Они просто выполняют поставленную задачу, простое, прямолинейное действие…

Высокие, неровные ступеньки, низкие своды, капающая с потолка воды и огромные, изувеченные временем, мраморные статуи… Возможно было еще что-то, но странник этого не запомнил. Должен был — но покопавшись в закромах памяти, с сожалением осознал, что зря понадеялся на свои силы, они оказались не безграничны.

Их приковали к высоким столбам в виде буквы Х, а вещи кинули в угол, туда где хранился всякий хлам. Потом была небольшая трапеза — не для них, а для хозяев глубокого подвала. И лишь какое-то время живокруты приступили к работе.

А когда немного притомились, сделали небольшую паузу, чтобы перевести дух.

Тощий гигант, ростом никак не меньше восьми с лишним футов, вытер окровавленные руки о грязный фартук и направился к столу, где его ждала по истине королевское вознаграждение. Правда рацион оставлял желать лучшего: миска с жаренными скорпионами, кучка ящериц и опустошенная змеиная шкура. Все остальное просто не поддавалось описанию — различные жилы, хрящи и груда костей, которая как оказалось являлась десертом.

Причмокивая, гигант стал с жадностью поглощать содержимое стола, да еще с таким аппетитом, что его глухое чавканье мгновенно заполнило собой весь пыточный зал.

Обычно, человек вернувшись в сознание, вздрагивает и долго адаптируется в пространстве и времени. Странник же просто приоткрыл глаза и осмотрелся.

Порция боли которой потчевал его местный живокрут оказалась вполне терпимой: дюжина ударов плетью по ступням, а затем пытка водой, и снова плети… В местах откуда странник был родом подобное истязание использовалось не с целью растянуть страдания, а для осознания вины. Так сказать в качестве назидательного урока. Но у Дурной разум, безусловно, преследовал совсем иные цели.

Возле деревянного креста, фырча и похрюкивая от удовольствия, суетились многоликие — еще одни выродки прогнившего мира. Пузатые, передвигающиеся на толстых, коротких ножках. Ростом, не выше карликов, но с одной, весьма примечательной особенностью. Их головы носили на себе не один, а два лика. Первый на привычном месте, а второй — на затылке. Мелкие черты лица дополнялись неимоверно большим, раздутым носом.