Мумтоз Мухамедов - Рядом с врагом

Козлов решил, сам руководить операцией. Только двенадцать человек были отобраны из всего отряда.

— Главное, внезапность… — несколько раз подчеркнул Степан Иванович, разрабатывая план операции!

— Вам бы самому не следовало ходить… — словно между прочим, сказал Шерали. — По законам мирного времени, вам положен бюллетень… Температура, хотя и небольшая, есть.

— О!.. То законы мирного времени, — улыбнулся Козлов. — Они остались пока в архивах.

Вместе с собой Козлов взял, как опытных воинов, Михайлова и Максудова. Они были отличными стрелками. А это главное в такой операции, когда придется «снимать» с поезда охрану.

…Лежат партизаны. Степан Иванович косится на часы. Еще время есть. Поторопились они, вышли раньше, чем следовало. Хотя так и надо. Расположился и ожидай! Ему хочется думать только об удачном итоге операции. Но сами по себе лезут совсем другие мысли, всплывают далекие картины юности.

— Вы, Козлов, какой-то такой… Не от мира сего…

Это говорит секретарь комсомольской организации курса. У нее тяжелая русая коса. То и дело Валечка (так ее звали все) перебрасывает косу за спину. Но стоит ей склониться над столом, как коса снова сползает на грудь.

— Таким букой жить нельзя, Козлов! Ни одна девушка вас не полюбит.

А он любил ее. Любил долго, с первого курса, скрывая эту любовь даже от самого себя.

Он представлял, как бы хохотала Валечка, узнав о его чувствах.

— Вам и поручение ответственное дать нельзя. С такой… энергией любое дело завалите, Козлов.

Часто с закрытыми глазами, притворившись, что спит, Козлов лежал в общежитии и мысленно отыскивал у Валечки отрицательные стороны. Удивительно! Их не было!

Козлов даже не обижался, что она не считала его за такого человека, который способен выполнить пустяковое задание.

— Тебе, с твоей замкнутостью, в науку нужно идти, Козлов.

Он помнит и эти слова.

— В науке тихо… Тебе нужна тишина.

Нет!.. Она мало еще в чем разбиралась. «Нужна тишина!» Он ненавидел тишину. Он любил шум людей… Хотя всегда казался спокойным, даже равнодушным.

Когда стало известно о распределении, Валя с укоризной (а может, это ему только показалось!) покачала головой.

— Ну и ну!.. Все-таки добился. Разъезд «Лесной»! Я специально на карте отыскала. У самой границы. Глушь… Тишина. Неужели это твоя мечта, твоя цель?

Она резко повернулась и ушла. Ушла совсем из его жизни. Он слышал о ее дальнейшей судьбе, о ее работе, замужестве.

Почему он не сказал ей тогда обо всем? И о своей любви, и о том, что он ничего не добивался? Его назначили. Его просто назначили в глухой уголок. Знали, что он не будет спорить, доказывать, поблагодарит и уйдет. Он же хотел это сказать. Хотел!.. Но Валя ушла. Ушла совсем.

Может быть, после такого прощального разговора он еще больше, совсем замкнулся? Вряд ли…

Иначе за что же его избрали членом районного комитета? Что он, собственно, сделал? Почему к нему шли советоваться люди?

Трудно ответить на эти вопросы. Очень трудно.

Потом в его размеренную, спокойную жизнь вошла с тихой, задумчивой песней Аня Маслова, молодая телеграфистка.

Но и ей ни единым словом, ни единым намеком не открылся Степан Иванович.

Когда она была рядом, он все откладывал со дня на день свое объяснение. Он не мог представить, как произойдет это объяснение. Вероятно, вовсе не произойдет, И что он скажет, человек, которому около тридцати лет?! Что он скажет ей, двадцатилетней?

Степан Иванович грустно улыбнулся, представив свой монолог:

— Живу шестой год на «Лесном». Одинок. И вот явились вы…

Глупо! По-мальчишески глупо. Хорошо, что Аня сейчас в штабе соединения. В те редкие минуты, когда он бывает там, — не до объяснений.

Ну хватит об этом! Минут через пятнадцать должен выйти состав. Нужно быть готовым. У него же операция, задание!

Знала бы Валя, какое дело все-таки ему доверили!

…Лежат партизаны… Молчат. Через плотные стены леса раздается приглушенный гудок. Вначале его слышит только Степан Иванович. Скорее всего догадывается. Потом и другие. Партизаны переглядываются. Каждый старается скрыть волнение.

А вот уже и стук колес…

Как медленно потянулось время.

Словно какая-то сила сдерживает его, тормозит…

«Да, да… Тормозит… — думает о своем Степан Иванович. — Тормозит. Если бы удачно упало на рельсы дерево. Перед самым паровозом…»

Вот уже дымок… А вот и паровоз…

Дальнейшую картину представить Степан Иванович так и не мог. Только помнилось начало.

Выстрел Михайлова. Немец на подножке паровоза, удивленно взмахнув руками, на секунду приподнявшись, вдруг рухнул под колеса. Затем взрыв. Сосна тяжело, неохотно, замерев на секунду, повалилась, преграждая путь составу.

И бешеные очереди пулемета. О нем партизаны не думали. Пулемет был неожиданностью.

Степан Иванович увидел: к железнодорожному полотну пробирается Максудов, сжимая гранату.

«Молодец! Молодец!» — не то хвалил, не то мысленно подбадривал Козлов догадливого красноармейца.

У полотна Максудов, пружинистым рывком привстал и метнул гранату в тамбур первой теплушки.

Пулемет умолк. Но и сам Максудов как-то странно обмяк и, уронив автомат, схватился за лицо.

Козлов уже поднимал людей.

— Вперед!

Заскрежетали, запоры теплушек!

— Выходи!.. Выходи!..

— В лес! Быстрее в лес!

Люди прыгали из вагонов, разбегались по сторонам. Один за другим исчезали они в лесу.

Козлов, подал команду отходить.

Раненого они несли уже вчетвером. Два парня, по виду еще школьники, поняли, что это их освободители.

— Мы тоже с вами…

Козлов молча кивнул головой: «Хорошо!»

Максудов не отрывал рук от лица.

— Солнца не вижу…

— Сейчас темно… — соврал Козлов.

— Я ничего не вижу, Степан Иванович. Ничего…

— Увидишь… Увидишь…

— Не увижу солнца… Больше не увижу, Степан Иванович…

Парни, бледные, отворачивались, старались не смотреть на разбитое лицо партизана.

— Не увижу солнца… — твердил Максудов в забытьи. — Не увижу…

Рукавом вытер Степан Иванович глаза. Он уже не отвечал. Максудов был прав. Максудов не увидит больше солнца и, наверное, не почувствует его тепла…

— Стой… — почти шепотом скомандовал Степан Иванович. — Здесь… Кладите.

Тело Максудова положили на траву.

— А вы… — Козлов, не глядя на юношей, попросил: — Вы отойдите… Пока отойдите…

— Вот это работа так работа! Завидую тебе! Рой глубже!

— И то! Я уж зарою их, будь спокоен, живыми будут — не встанут… Конца им нет, проклятым.

— А ты что — жалуешься?

— Грех жаловаться… Вон сколько уже закопал! Дай боже не последнего!

Никто не слышал беседы двух друзей: Тимофея, державшего в крепких руках лопату, и Шерали, сидевшего на одном из бугорков.