Джей Флинн - Виселица на песке. Америкашки. Макхью

Допив пиво, я собрался уходить и тут заметил ее. Официант в шелковой рубашке с красным поясом усаживал даму за столик под пальмами с таким обхождением, которое приберегается для знакомых и самых почетных гостей. Он был молод, а она красива и слишком осторожна, чтобы показать другим, что ее красота покрылась трещинами морщинок.

Отодвигая стул, он нагнулся к ней слишком низко. Она улыбнулась через плечо и заученным жестом сделала заказ. Когда она подняла руку, я услышал бренчание браслета и заметил тусклый золотой блеск моей испанской монеты.

Это была подружка Мэнни Маникса — модель с проницательным взглядом и вялыми губами. Она видела, как я проиграл деньги, напился до чертиков и меня вышибли на улицу. Мое сердце сжалось в комок: если она здесь, значит, где-то поблизости и Мэнни Маникс — стервятник, стерегущий свою добычу. «Она одна, — успокаивал я себя, — она больше не принадлежала Мэнни. С ней рассчитались, как это делали с другими, и она отправилась на золотое побережье, чтобы вложить свой капитал в нового мужчину с многообещающим счетом в банке».

Официант принес бокал, она сразу расплатилась. Хороший знак. Девушки ее типа предпочитают, чтобы за них платили другие. Опять вспыхнули монеты, когда она подняла бокал и изящно, как отлично вышколенная аристократка поднесла его к губам.

Мне вдруг пришла в голову глупая идея, которая как лекарство восстановила мою уверенность и подняла настроение. Погасив сигарету, я направился в тихий уголок под пальмами. Она заметила меня, но и глазом не моргнула.

Скорчив печальную улыбку, я спросил:

— Вы меня не помните?

— Помню.

Ее голос изменился так же мало, как лицо. По-прежнему мрачный, бесцветный, неприятный.

— Можно присесть?

— Пожалуйста.

— Спасибо! — я сел.

Она допила и пододвинула мне бокал. Это было явным вызовом.

— Если хочешь, может заказать мне еще один.

— Намекаешь, что я на мели?

— Ерунда, Мэнни сказал, что у тебя есть деньги.

Снова холодные маленькие кольца сжали мое сердце, но я выдавил улыбку и безразлично ответил:

— Не сомневайся.

— Ты ему очень не понравился, командир.

— Взаимно.

Она выпустила мне в лицо дым и лаконично закончила:

— Итак, нас трое.

— Что ты имеешь в виду?

— Он тоже мне не нравится.

— Я думал он с тобой.

— Нет. У него другие интересы: на этот раз брюнетка.

Выразив свои соболезнования, уже хотел сказать, что того, кто обращается подобным образом с женщинами вряд ли можно назвать мужчиной, как она обрезала мою обличительную речь неприличным жестом.

— Хватит, командир. Я тебе не нравлюсь, ты мне тоже, обойдемся без красивых фраз. Знаешь, что Мэнни подарил мне твою монету?

Она вытянула руку, монета вызывающе звякнула у меня под носом.

— Да. Он говорил, что отдаст ее тебе.

Впервые за все время она улыбнулась, облизала губы маленьким острым язычком. Ее глаза зажглись злобным удивлением.

— Хочешь ее вернуть?

— Да.

— Сколько дашь?

— Тридцать фунтов. Столько мне заплатил Мэнни.

— Добавь двадцатку, командир, и можешь забирать ее со всем остальным дерьмом.

Я достал бумажник отсчитал десять пятифунтовых банкнот, молча положил на стол. Щелкнув замком, она сняла браслет и бросила его мне, взяла деньга и запихнула в сумочку.

— Спасибо, — сказала она бесцветным голосом. — А то у меня осталась всего пятерка. Теперь можешь поставить выпивку.

Вынув бумажку в десять шиллингов и аккуратно положив ее под пепельницу, я встал:

— Извини, я уезжаю. Тебе лучше заняться туристами. Они отдыхают, а я работаю.

Это прозвучало очень дешево. Да, так оно и было. Сам Мэнни Маникс вряд ли мог придумать что-нибудь более оскорбительное. Надо было извиниться за бестактность.

— Прости, мне не нужно было этого говорить.

Она пожала плечами, достала пудру.

— Я привыкла. Минутку, командир…

— Да?

— Ты переплатил за браслет. Хочу сказать тебе одну вещь, чтобы быть квитой.

— Слушаю…

— Мэнни говорил, что у тебя есть что-то, что ему очень нужно.

— Вот так он и живет — в желании захапать чужое добро.

— На этот раз он поклялся, что оно будет его.

— Сначала пусть найдет меня, а это займет очень много времени. А когда найдет… — Я повернулся, чтобы уйти, но она заставила меня окаменеть.

— Когда это случится, командир, он убьет тебя.

На высоте трехсот метров самолет выровнялся. Справа, через иллюминатор, я увидел его тень на зеленом ковре сельских полей, похожую на большую птицу.

На востоке было море, рифы и острова цвета нефрита. На западе далеко за горизонт уходили коричневые, будто поджаренные пастбища. Под нами — прибрежная полоса с буйной растительностью, болота, где собирались ибисы и устраивали удивительные птичьи танцы на грязном низком берегу.

Здесь находились поля с сахарным тростником, ананасовые плантации, рощи папайи и манговых деревьев, сочные пастбища для молочных коров. Здесь работали высокие, немногословные люди севера — резчики тростника, скотники и пастухи с ленивой походкой выросших в седле мужчин. Печальные, потерянные потомки старой расы перемежались новой, разбавленной кровью китайцев, японцев и жителей островов Гильберта и Спайса.

Здесь дома на сваях. После жаркого душного дня их охлаждает ветерок. Пышные цветы обвивают столбы веранд и оцинкованные крыши.

Я, Ренн Ландигэн, летящий между голубым раем и зеленой землей, испытываю странное спокойствие, как будто у меня обрезали пуповину и я появился на свет в новом, свободном мире. Здесь нет опасности, боли утрат, желаний и не обременяют воспоминания.

Бауэн — маленький прибрежный городок, где неистовая растительность быстро излечивает шрамы циклонов и неожиданных штормов. От Бауэна я должен был повернуть назад, на юг, и проехать восемьдесят километров. С первого взгляда это казалось настоящей глупостью. Можно было прилететь прямо на место, а не трястись утомительные три часа по старой железной дороге. Но это меня абсолютно не устраивало.

Мой городок был меньше Бауэна, и любой незнакомец с самолета — турист или бизнесмен становились предметом вежливого, но живого интереса. Каждый шаг такого человека обсуждался мужской половиной в баре, а женской перед витриной магазина.

Если вы сошли с поезда пыльный, помятый и раздраженный, вас примут таким, каким вы хотите казаться — инспектором, комиссионером, рыбаком или клерком с сахарного завода. Если к тому же вы мало говорите, не швыряетесь деньгами и немного разбираетесь в местных условиях, они оставят вас в покое, потому что жара не располагает к долгой памяти.

К сожалению, мое знание местного колорита оставляло желать лучшего, но я надеялся, что все пробелы восполнит Джони.