Ричард Коннелл - Друг Наполеона [Рассказы]

— Я? Чепуха! Вы же знаете, что это не я, а Тарвер. Он сознался.

— Это я знаю, — ответил голос Деннетта откуда-то из-за стены. — Вы недолго мучили его вашей «третьей степенью»? Много ли такому надо? Ладно, допустим даже, что виновен он, а не вы. Все равно вы сознаетесь, что убили вы.

— Вы с ума сошли!

— Вряд ли. Но у меня хорошая память. Вы заставляли меня, явно неповинного в этом деле, сознаться с помощью вашей «третьей степени». Не вышло. А я вас заставлю сознаться с помощью моей «четвертой степени». Око за око. Это по-честному, не так ли?

— Черта с два! — крикнул Беррэдж. — Просчитались! Утром мое отсутствие обнаружат, и мои ребята перероют все окрестности. Меня найдут здесь, и вы за это получите порядочный срок, Деннетт, если вообще останетесь живы.

— Капитан Беррэдж, — ответил голос, — вы имеете дело не с забитым батраком, который сознается в чем угодно при первом ударе. Думаете, я не учел таких пустяков? Я взял на себя смелость напечатать на пишущей машинке записку и подписать ее от вашего имени, — у вас ведь почерк, как у десятилетнего ребенка. В ней значится, что вы уехали по личному делу и вернетесь не скоро.

— Когда найдут мою машину…

— Трудновато будет увидеть ее сквозь сорок футов воды. Забыл сообщить вам, капитан, что ваша машина покоится на дне Веймутского канала. Не хватайтесь за соломинку, никуда вы не денетесь, пока не сознаетесь. Кричите, бранитесь, плачьте, никто вас не услышит, только я да море. Никто вас не спасет от «четвертой степени».

— К дьяволу! — зарычал Беррэдж.

Капитан долго молчал, смотря на лампу, потом сказал:

— Ну что ж, заходите, Деннетт, покажите вашу «четвертую степень».

— Перед началом я дам вам те же возможности, что вы мне. Сознаетесь, что вы убили Эстер Хексли?

— Нет.

— Где вы были в полночь на второе марта?

— Дома, в постели, — хотя это не ваше собачье дело!

— Так вы говорите, что не убивали ее?

— Конечно, нет. Вы же знаете, что нет.

— Врете!

— Черт вас…

— Слово в слово, как вы мне говорили. Лучше сознавайтесь… Так, говорите, вы не убивали ее?

— Нет.

— Если не сознаетесь, я применю к вам «четвертую степень». Вам известно это?

— Начинайте вашу «четвертую степень»! Что она такое? Кипящее масло или еще что-нибудь?

— Ждите, — произнес голос Деннетта и замолк.

Постель была мягкая, свежая. Ни один звук не нарушал молчания ночи, лишь море ритмично шуршало внизу. Лампа погасла, кончился керосин. А капитан Беррэдж не мог заснуть. Не мог, и все тут.

Уже рассвело, когда от двери послышался слабый звук. В нижней половине двери открылась узкая форточка, и в комнату вдвинули поднос с завтраком: кофе, яйца, фрукты… Когда капитан позавтракал, под дверь просунули ящичек с сигарами.

— Бросьте эту комедию, Деннетт! — крикнул Беррэдж. — Начинайте же вашу «четвертую степень»!

— Ждите.

В комнате нашлись старые газеты, все с описанием дела Эстер Хексли. Капитан их давно читал, но лучше все же читать, чем ничего не делать. Но недолго длилось чтение — он яростно стал рвать газеты на клочки и бросать в окно. Потом он стал звать Деннетта, выкрикивая по его адресу насмешки и оскорбления, проклиная его на все лады, угрожая… Башня молчала, и только в полдень Беррэдж убедился, что его тюремщик здесь: под дверь просунули обильный завтрак.

Насытившись, капитан бросился на постель, но сон не шел к нему. Он прислушивался, ждал чего-то неизвестного, что нависло над ним. Что?

Когда Деннетт доставил обед, Беррэдж стал буйствовать. Он бил всем телом в дверь и кричал:

— Ты, крыса! Сейчас же выпусти меня!

— Подождите.

— Думаешь сломить меня? Не боюсь я твоей «четвертой степени»!

— Не боитесь? Хорошо, подождите.

— Когда же ты начнешь наконец?

— Подождите.

Беррэдж ждал. Ему больше ничего не оставалось делать, как сидеть, курить и ждать. Иногда он подбегал к окну и кричал, кричал… Так тянулся день. Его крики наполняли ревом гулкую комнату маяка и будили слабеющие отзвуки где-то внизу, и только… Никто его не слышал, никто не мог ему помочь. Он выбился из сил, замолчал, ждал, доходя до отчаяния. Захотел спать, но теперь он гнал сон от себя; он боялся заснуть, но сон подкрадывался к нему, как осторожный, бесшумный убийца. Человек боролся изо всех сил, но сон оказался сильнее.

Перед рассветом капитан вскочил, точно от удара. Осмотрелся блуждающим взором, бросился в постель и закрылся с головой. Но не было спасения от страшных предчувствий, от холодного страха.

Когда из-под двери появился первый завтрак, в голосе капитана прозвучали просительные нотки:

— Слушайте, Деннетт, ваша шутка зашла слишком далеко. Чем дольше вы меня держите, тем дороже вам это обойдется. Начинайте же вашу «четвертую степень», в чем бы она ни состояла! Согласен, что вы имеете некоторое основание быть… недовольным мною, но, право же, вы берете на себя слишком много…

— Угодно вам сознаться, что вы убили Эстер Хеке ли? Угодно вам написать это признание на бумаге? Перо и чернила — на столе.

— Признание? Нет.

— Так вы хотите «четвертой степени»?

— Хочу! Начинайте же…

— Подождите.

Фортка закрылась. Беррэдж ждал, ходил, описывая круги по комнате, громко звал Деннетта, требовал, чтобы тот, наконец, приступил к обещанной пытке. Это все же лучше, чем ждать неизвестно чего.

— Деннетт! — кричал он, и в его голосе звучал надрыв. — Где же ваша «четвертая степень»? Давайте ее сюда! Объясните хотя бы, что это такое! Я имею право знать в конце концов!

Это было самое длинное утро в жизни Беррэджа. Когда, наконец, настал полдень, Беррэдж взмолился:

— Начинайте же, Деннетт! Нечестно заставлять меня так долго ждать. Можете меня терзать, жечь, что хотите, только, бога ради, начинайте!

Завтрак был превосходен, но капитан до него не дотронулся. Он не поверил своим часам, когда они показали всего четыре, приложил к уху, тряс… Да, он прождал всего четыре часа. От четырех до пяти прошел, казалось, не час, а сутки, а от пяти до шести тянулась бесконечная агония. Он курил сигару за сигарой, перекусывал их зубами и бросал прочь дрожащей рукой. Он представлял себе тысячи дьявольских пыток, которым подвергнет его Деннетт. Когда появился обед, капитан захныкал:

— Да начинайте же, Деннетт! Жгите меня, жарьте меня, делайте что хотите, только начинайте наконец! Я отдам вам деньги, все, что у меня есть, — тридцать тысяч долларов, только начинайте скорее!

— Я требую, чтобы вы написали чистосердечное признание, что убили Эстер Хексли. Иначе ждите «четвертую степень».

— Да я жду ее часы, дни, — голос капитана дрогнул. — Что это такое и когда она начнется?

— Ждите.

Ночь тянулась бесконечно. Беррэдж сидел, скорчившись в кресле, насторожившись, готовый к самому страшному. Ночь была напоена неведомым ужасом. Неотвязная мысль угнетала его: «Что он со мной сделает? Что за „четвертая степень“»? Он напрягал все силы. Он боролся с самим собой и с ужасом, который шаг за шагом заполнял его мысли… Когда серый рассвет чуть высветлил оконную решетку, он вдруг вскочил с кресла. Вот стол, вот перо и чернила. Он бессильно опустился на стул и дрожащими пальцами взял перо.