Борис Медовой - Тайна

Еще в детстве, часами наблюдая за движением облаков, Каштан мечтал оказаться в небесной выси и вместе с облаками плыть над землей. В какой-то мере эта мечта сейчас осуществилась. Перед ним развертывалась грандиозная панорама хребтов и ущелий, скальных россыпей и долин, суровых каньонов и могучих рек.

На тысячи километров раскинулось это безмолвное и безлюдное пространство. От его необъятности и суровой планетарной красоты захватывало дух.

Во время полета однажды всплыла в его памяти вычитанная где-то фраза о простом русском мужике, который много лет назад в лаптях, с одним топоришком за поясом, через тысячи верст «до Тихого океана допер».

Сейчас, охватывая взглядом раскинувшийся внизу край континента, Юрий поражался неукротимости предков, сумевших сотни лет назад одолеть горные кряжи и реки, продраться сквозь таежные чащобы и болота, чтобы в немыслимой дали от родного дома основать здесь поселения, рудники, порты…

И еще он думал о том, что у горожан, закрученных и замороченных деловой суетой будней, поглощенных своими каждодневными заботами, утрачивается столь необходимое людям чувство причастности к реальному миру планеты. Картинка на телевизионном экране воспринимается умозрительно, да и журнальные иллюстрации выглядят, по существу, абстракцией.

Каштан был счастлив, что перед ним во всей своей мощи открылась эта огромность мира, неведомого для многих людей.

Приборы, которые обслуживал Юрий, прощупывали глубинные пласты земной мантии и безошибочно сообщали геофизикам о том, какие сокровища там таятся. И он был исполнен добрых чувств от причастности к большому и нужному делу.

Из Приморья подразделение аэрогеологов перебралось на север Хабаровского края. Под ними простиралась дикая горная страна. Повсюду тянулись черные гребни и белесые осыпи, полуразрушенные цирки, острые пики, зубья останцев — разбушевавшееся море камня без конца и без края. Лишь неширокие долины да речки, падающие с хребтов, оживляли пейзаж.

Когда Юрий смотрел с высоты на этот грозный лунный ландшафт, в памяти его оживали бетховенские симфонии, он слышал раскаты могучих аккордов.

По знаку геофизика Каштан включал гамма-спектрометр. Вспыхивали индикаторные лампочки, перья самописцев начинали чертить черные и красные извилистые линии.

Приступали к поиску. Вертолет, пролетая над горами, в точности повторял их рельеф. Каштан уже привык к этой акробатике и относился к ней спокойно.

Вертолет скользил, словно на колесах, над вершинами елей, вниз по склону. Впереди открывался обрыв, и машина стремительно опускалась вниз на малых оборотах двигателя. И снова взмывала вверх и опять вниз. Вновь высота и вслед за ней бездонное падение, головокружительные виражи и резкие крены…

Несмотря на большие физические нагрузки, которые приходилось переносить, Юрию нравилась эта работа. И он полюбил возвращения на полевой аэродром, когда усталые люди, объединенные каким-то особым братством, медленно шли к общежитию. Они умели работать и отдыхать. Каштан убедился, что даже такие обыденные, казалось бы, вещи, как ужин или баня, могут доставить человеку радость. Но самое главное, люди, которые окружали его, обладали чувством собственного достоинства.

Каштан предпочитал работать не на вертолете, а на легком самолете. На нем ощущение полета было острее. И когда отряд перебазировался в Амурскую область, Каштан стал летать на самолете вместе со своими приятелями — пилотом Андреем Климовым и геофизиком Сашей Пушкарем.

С высоты птичьего полета Юрий наблюдал, как постепенно, из месяца в месяц, менялись времена года.

После буйного многоцветья приморской осени — спокойный темно-зеленый разлив приамурских лесов, и наконец в январе потянулись внизу запорошенные снегами горные кряжи, увалы, котловины северного Забайкалья.

К Каштану пришло особое состояние души, которое он сам назвал — радостью пространства.

Как ни старался Юрий, он не мог одолеть суеверного чувства. Ему казалось, будто стоит лишь сообщить Ане, что он жив и здоров, как тут же произойдет беда. Он так и не написал ей ни строчки, хотя начиная с октября бухгалтерия по его просьбе пересылала денежные переводы жене в Москву.

Но когда в феврале уезжал геофизик Серебряков, Каштан наконец решился. Он вручил Серебрякову триста рублей и письмо для Ани.

В письме Каштан сообщал, что чудом остался жив и работает в Сибири. Писал, что не видит пока возможности вернуться в семью. Скорее всего он попросит Аню дать согласие на развод. Деньги будет посылать регулярно. Адреса своего не сообщает, поскольку он меняется каждую неделю.

Серебряков улетел, а Юрий стал мучиться, понимая, сколько горя принес и еще принесет Ане. Однако и поступить иначе он тоже не мог.

Вскоре после этого Климов, Пушкарь и Каштан стали летать по новым и сложным маршрутам. Отряду предстояло обследовать участки, прилегающие к зоне БАМа, в том числе долины рек Абалан, Туя и Цыпа. Это была уже Бурятия.

И Каштана и Андрея с Сашей почему-то умиляло и смешило название реки Цыпа. Все трое шутили, что им не терпится полететь на свидание с этой ненаглядной Цыпочкой.

Шутили, шутили и дошутились…

В один из морозных дней они вылетели в район средней Цыпы.

Привычно ревел мотор, пульсировали разноцветные огоньки на приборной доске, попискивала рация.

Внизу тянулись дикие, безлюдные, насквозь промороженные таежные дебри, хаотические нагромождения диабаза, буреломы, каньоны, кряжи, заснеженные хребты, ущелья.

Где-то здесь геофизики обнаружили рудную зону. Горные породы подали сигналы, что в их недрах скопились мощные залежи олова и молибдена.

Каштан занялся приборами. Меньше всего думал он о роке, злой доле или о происках судьбы.

Между тем исполнителем воли рока, сама того не зная, стала милая и добрая девушка, сотрудница метеостанции, запустившая в небеса радиозонд. А помогал ей в этом невольно недобром деле северо-восточный ветер, который резко подхватил поднявшийся в воздух метеорологический шар и погнал его навстречу самолету.

Этот наполненный газом баллон плыл вместе с воздушным потоком на той же высоте, что и самолет.

Георазведчикн, закончив обработку маршрута, развернули машину и легли на обратный курс.

Едва пилот успел выровнять самолет, как впереди возник шар. Он стремительно приближался, и за оставшиеся секунды предотвратить столкновение оказалось невозможным.

Удар был несильным, но шар лопнул, и в то же мгновенье клочья его оболочки втянуло в мотор. Мотор захлебнулся, и самолет, несмотря на отчаянные усилия летчика, стал нырять, заваливаться, неудержимо приближаться к земле. Он со скрежетом прочесал верхушки елей и с отбитым крылом шлепнулся в снег у подножия могучей лиственницы.