Робер Мерль - Остров. Уик-энд на берегу океана

— Расскажи. Ну расскажи же! С тобой вечно что–нибудь невероятное случается. Будто ты это нарочно.

— Я крысу убил.

— Зачем?

— Сам не знаю, — печально ответил Майа.

— А потом что?

— Встретил одного типа, который вез на тележке покойницу. Ниттель, его Ниттелем звать.

— И это все?

— Все. Ах да, вспомнил! Переспал с одной полькой.

— Что, что? — проговорил Александр и даже выпрямил спину, не отнимая рук от поясницы. — С полькой?

И глаза его из–под толстых бровей засверкали детским любопытством.

— С полькой? Да врешь! А я вот никогда с полькой не спал! А с полькой небось интересно! Какие они, польки?

— Такие же, как и все прочие.

— Да рассказывай ты, черт, рассказывай! А вот я никогда ни с одной полькой не спал. Значит, сразу в тебя влюбилась, что ли?

— Нет, ошибка вышла. Она приняла меня за жандарма.

Александр так и покатился со смеху.

— Майа — жандарм! Ну тогда, ребята, держи ухо востро! Я, например, давно мечтал…

— For god's sake! [34] Ради бога! ( англ. )

— Какое еще «for god's sake»? Ты уже в сотый раз такими штучками отделываешься.

Майа поднялся, засунул руки в карманы.

— Да, — проговорил он, — да, значит, все хорошо, а? Значит, ты считаешь, что все идет хорошо? Чудесно живете в нашем миленьком фургончике! В фургончике санатория, вместе с тремя старыми дружками. И спим сладко, и жрем прилично, и ловчим по малости, и парни все расчудесные, и ты настоящая мамаша для всех нас!

— Ну и что?

— Ничего, — сказал Майа, — все прекрасно. Просто я утверждаю — все прекрасно! И англичане грузятся на суда, и фрицы наступают, и французы на суда не грузятся — с одного бока море, с другого фрицы, а мы торчим здесь посерединочке на узенькой полоске земли, которая с каждым днем делается все уже.

Александру удалось наконец распрямиться, и, не отнимая рук от поясницы, он уставился на Майа. Воцарилось молчание. Майа нарушил его:

— Дай мне выпить.

— Вина? Или предпочитаешь виски Дьери?

— Еще бы не предпочитаю!

Александр отправился за бутылкой в фургон, вернулся, налил полную кружку — собственную — виски и протянул Майа. Тот осушил ее одним духом.

— Вот я все думаю, что сейчас моя жена делает, — сказал Александр.

Майа протянул ему кружку, и Александр налил еще виски.

— Твоя жена, — сказал он, — твоя жена? Поговори со мной о твоей жене, Александр! Она у тебя хорошенькая, Александр?

— Да, очень хорошенькая, — ответил Александр.

Майа фыркнул:

— Рассказывай же, черт, рассказывай! Ловко я тебя передразниваю, а?

— Текст ничего, подходяще, но вот интонацию надо подработать, чтобы культурнее получалось.

— Рассказывай ты, черт, рассказывай…

— Сейчас получше.

Майа жадно выпил виски и вскинул голову.

— И ты находишь, что нам повезло, раз мы очутились на узенькой полоске земли, которая с каждым днем еще сужается? Узенькая полоска, напоминаю, между фрицами и морем.

— Мы не о том говорили.

— О том! И о том, между прочим.

— Говорили о моей жене.

— Ничего подобного! Говорили об узенькой полоске французской земли, которая все сужается. А не находишь ли ты, что не так уж нам повезло, раз мы очутились именно на этом клочке Франции, который все сужается.

— По–моему, ты спятил.

— Ничуть, дражайший Александр, ничуть не спятил. Я просто считаю, что нам действительно не повезло, потому что, вообрази, я лично знаю уголок на юге Франции, который в данную минуту отнюдь не сужается.

— Ну и что?

— Как «ну и что»? Мы могли бы очутиться там, а не здесь, вот и все! В сущности, нет никаких разумных причин торчать здесь, а не там. Пари держу, ты ни разу не подумал, почему мы здесь, а не там.

— Потому что у меня мозги не набекрень, как у тебя.

— Не в том дело. Просто у тебя не философский склад ума, — продолжал Майа. — А если бы мы были на юге, вот было бы шикарно. Лежали бы себе на песочке и грели бы зад на солнышке.

— И здесь можешь греть.

— Нет, это не то. Здесь даже в хорошую погоду не такой край, чтобы греться на солнышке.

Он снова одним духом осушил кружку. Глаза его заблестели, лицо раскраснелось.

— Нет, — сказал он после паузы, — в этом краю круглый год приходится зад в тепле держать. Печальный край. Вот что такое этот клочок Франции. Печальный край. Даже при солнце.

— Он тебе сейчас таким кажется.

Майа поднял указательный палец.

— Не кажется, а есть. Печальный край. Мерзкий кусок Франции на самом севере. Маленький кусочек Франции, который все время мокнет в воде и садится от стирки.

Он хохотнул и повторил:

— Маленький кусочек Франции, который садится от стирки.

Помолчав немного, он сказал:

— Налей.

— Еще?

— Еще. А о чем это мы с тобой говорили, Александр?

— Говорили о моей жене.

— Ах да, — сказал Майа, — то–то я помню, что о чем–то интересном шла речь. Ну ладно! Рассказывай ты, черт, рассказывай! Скажи еще раз, какая она у тебя хорошенькая!

— Дело в том, — сказал Александр, — что она чертовски хорошенькая, моя жена. Одно только плохо, — добавил он, — она считает, что, когда я дома, я с ней мало говорю. Ей, мол, скучно. А я не знаю, о чем с ней говорить.

— Говори ей о душе, — посоветовал Майа, — женщины обожают, когда говорят о душе, особенно если их в это время по заду гладишь.

— Ты пьян.

— Это с одной–то кружки виски.

— С третьей кружки виски…

— Не может быть! Да на меня такие вещи ничуть не действуют.

— Ты пьян.

— Не пьян я. А просто грущу. Я грущу потому, что я девственник. Я грустная дева.

Дальше он продолжать не мог, до того его душил смех.

— Все равно она чертовски хорошенькая, моя жена, — сказал Александр.

— Вот, вот, — сказал Майа, подымая к небу правую руку, — говори мне о своей жене, Александр! Она брюнетка, твоя жена, а?

Он все еще смеялся, но чувствовал, как в глубине души веселье отступает перед страхом и тоской.

— Да, брюнетка, а глаза синие.

— А плечи красивые?

Александр, стоя у дверей фургона, отрезал тоненький ломтик хлеба.

— Да.

— А спина?

— Тоже.

— А ноги длинные?

— О, черт! — сказал Александр. — Какие же у нее ноги!

Он захлопнул дверцу фургона и подошел к Майа.

— Красиво, когда ноги длинные, по–моему, — сказал он, — сразу чувствуется класс. У моей жены ноги длинные, и поэтому она похожа на лилию.

— У лилии нету ног.

— Я знаю, что говорю. Моя жена похожа на лилию.

— Э, дьявол! Хватит говорить о твоей жене.

— Ну, ладно, — сказал Александр, — съешь–ка это.

— А что это такое?

— Сэндвич, пока ребята не подойдут.

— Я не голоден, не хочу.

— Нет, голоден.

— Поклянись, что я голоден.

— Клянусь.

— Ну тогда, значит, верно.

Наступило молчание. Майа откусил кусок сэндвича.

— Александр!

— Чего тебе?

— Если я вернусь, я тебе непременно рога наставлю.