Робер Мерль - Остров. Уик-энд на берегу океана

Смэдж тем временем улепетывал прочь, мелко — мелко семеня ножонками, и так как полянка шла под уклон, издали казалось, что его тощий зад пританцовывал над самой землей. Все вскочили и со смехом заулюлюкали ему вслед. Вдруг темная, как чернила, туча заволокла луну, и Смэдж исчез, словно провалился сквозь землю.

Хотя оба факела пылали, как и раньше, набежавшая на луну туча погрузила полянку в полумрак, и, усевшись, Парсел подивился странному сумеречному освещению. Подул грозовой ветер, и Парсел зябко передернул голыми плечами, поеживаясь под этим влажным, холодным дуновением.

Джонс нагнулся к нему, мальчишеское лицо сияло улыбкой.

— Никогда в жизни я так не смеялся.

— И очень жаль, что смеялись, — резко оборвал его Парсел.

Под приветственные крики таитян Омаата вернулась на места. Маклеод снова прислонился к воздушному корню, но садиться не стал. Подождав, когда крики и смех стихнут, он поднял руку и невыразительно произнес:

— Предлагаю закрыть заседание.

Джонс заглянул в треуголку.

— Остался еще один билетик.

— Ну ладно, тащи, — скомандовал Маклеод, устало проводя ладонью по лицу. Бегство Смэджа помешало открытому разрыву с Парселом, но Уайт и он сам остались без жен, Смэджа осмеяли, Парсел сейчас силен, как никогда, а черные вот — вот взбунтуются.

Джонс развернул бумажку, прочел:

— Смэдж!

И первый по — мальчишески звонко расхохотался. Как это он не сообразил раньше? В треуголке лежало девять бумажек. Значит, на последней могло быть написано только имя Смэджа.

Но смех Джонса прозвучал одиноко. Собравшихся охватила какая — то печаль, все устали. Оппозиция так же, как и большинство, не была удовлетворена результатами голосования. У Бэкера тоже отняли любимую женщину. Таитяне уже не смеялись, а переговаривались между собой вполголоса. Теперь ясно, что на острове образовалось три партии, и партия таитян оказалась наиболее обделенной.

— Раз Смэджа нет, — язвительно произнес Бэкер, — незачем давать ему жену.

— Однако придется дать, — отозвался Маклеод, к которому отчасти вернулся прежний апломб. — Потому что, если мы просто разойдемся и не сделаем этого сегодня, то черным останутся четыре женщины, а потом поди отбери у них хоть одну.

Никто не ответил. Никому не хотелось спорить. Начался дождь, тяжелые редкие капли барабанили по жесткой листве баньяна, как по жестяной крыше.

— Предлагаю Тумату, — продолжал Маклеод. — По — моему она хорошо относится к Смэджу.

Парсел обернулся и перевел:

— Тумата, хочешь себе в танэ Смэджа?

— Да, — ответила Тумата, поднимаясь с места. И, с упреком поглядев на Омаату, добавила: — Со мной он всегда хорошо обращался.

Эти слова поразили Парсела. Он внимательно присмотрелся к Тумате. Лицо ничем не примечательное, но чувствуется сила, а глаза кроткие.

— Кто против? — спросил Маклеод.

— Кто же может быть против? — отозвался Джонс. — Все удовлетворены.

Джонс сказал это в простоте душевной, не подумав, что Маклеод отнюдь «не удовлетворен». Шотландцу почудился в словах юноши ядовитый намек, и он бросил на него убийственный взгляд. Бэкер, готовый в любое мгновение прийти на помощь Джонсу, перехватил этот взгляд и вернул его Маклеоду с лихвой. Этот поединок взглядов длился не дольше секунды, но даже когда он окончился, тяжелая тишина продолжала висеть над лужайкой. «Вот оно! — подумал Парсел. — Теперь достаточно одного слова, жеста…»

— Давайте кончим, — громко произнес он.

— Принято! — сказал Маклеод и замахнулся веревкой, но не ударил ею о землю. — Заседание закрыто! — добавил он хмуро.

Гроза как будто только и дожидалась этих слов, и едва они прозвучали, как в тот же миг с неслыханной яростью хлынул дождь. Британцы и таитяне повели себя по–разному. Первые вместе с женами бросились по лужайке к поселку. Вторые укрылись в зеленых переходах баньяна. Парсел, схватив за руку Ивоа, последовал за ними.

В лабиринте, образуемом корнями баньяна, была кромешная тьма, и Парсел только по голосу обнаружил таитян. Но когда он подошел к ним, все замолчали.

— Кто тут? — спросил Парсел, смущенный внезапной тишиной.

— Мы все тут, Адамо, — отозвался Меани. — Все шестеро.

И с нами Фаина, Раха и Итиота.

— Три женщины, которых нам оставили перитани, — сухо бросил Тетаити.

Парсел молчал, больно уязвленный этими словами. Глаза его постепенно привыкли к темноте. Он смутно различал блеск белков.

— Пойду поищу Итию, — объявил Меани.

Эти слова были адресованы Парселу и сказаны тем же тоном каким Меани обычно беседовал со своим названым братом. Парсел поднял голову.

— В такой дождь?

— Надо, а то она испугается.

— Кого испугается?

— Тупапау.

Все молчали. Парсел заговорил первым:

— А ты ее найдешь?

Меани засмеялся.

— Я ведь уже играл с ней. в прятки. — И добавил: — До свиданья, Адамо, брат мой.

И это тоже была обычная формула, произнесенная с обычной теплотой и обычным доверием. Нет, Меани ничуть не изменился.

Парсел проводил его взглядом. Таитянин удалялся неслышным шагом, как кошка. Когда он достиг края гигантского баньяна, его богатырский силуэт на миг резко вырисовался на фоне неба, потом Меани нырнул под навес ветвей и исчез из глаз.

После ухода Меани Парселу вдруг показалось, что все вокруг стало неприютно — холодным. Дождь яростно барабанил по листьям баньяна. Таитяне молчали.

— Я обращался к ассамблее с просьбой, чтобы ваши имена были внесены вместе с нашими, — начал Парсел.

— Знаем. Омаата нам сказала, — важно произнес Тетаити.

Парсел подождал с минуту, но никто не поддержал разговора.

— Братья, — заговорил, помолчав, Парсел, — с вами поступили несправедливо, но я в этом неповинен. Более того, я пытался бороться.

Снова все примолкли, лишь Тетаити проговорил с ледяной вежливостью:

— Знаем. Ты пытался.

Что подразумевал он под этим «пытался»? Уж не ставят ли они ему в вину неудачу его попыток? Ивоа пожала Парселу руку и шепнула: «Пойдем!»

— До свиданья, Тетаити, брат мой, — сказал Парсел. — До свиданья. До свиданья, братья.

— До свиданья, Адамо, — отозвался Тетаити.

За своей спиной Парсел услышал вежливое бормотание. Он с напряжением ловил отдельные слова, но шепот смолк, и сердце его тоскливо сжалось. Никто из таитян не назвал его братом.

Дождь лил всю ночь, и Парсел, выйдя наутро из своего домика, убедился, что ветер переменил направление, — он дул сейчас не с северо–запада, а с юго–востока. Впервые на остров налетел зюйд–вест, и эта резкая перемена предвещала, по мнению матросов, холода и ливни. Так оно и случилось. Зюйд–вест дул целых три недели, ни на один день не прекращался дождь. Небосвод затянуло тяжелыми тучами, длинные валы, бороздившие гладь Тихого океана, приняли серо–зеленый оттенок, а как–то раз выпал даже снежок, растаявший, едва он коснулся земли.