Иван Головченко - Черная тропа. Повести и рассказы

Полицай пожал плечами. Не знал, улыбаться ему или делать серьезный вид.

- Ахтунг! - выкрикнул Мюллер, и все офицеры вытянулись. - Объявляю, что по моему ходатайству за заслуги в наведении нового порядка приказом немецкого командования присвоено герру Трикозу звание лейтенанта армии великого фюрера!

Офицеры взяли под козырек, а Трикоз как-то странно затоптался на месте и даже потянулся кулаком к глазам.

- Вы что, не рады новости? - обратился после минутной паузы Мюллер.

- Ясно, взволнован, страшно взволнован… Двадцать лет я прозябал, страдал, ожидал счастливых дней и наконец господь смилостивился. Чем я могу… Ну, разве же я мог даже подумать?

- Фюрер ценит своих верных слуг.

Трикоз покорно выдавил из себя улыбку, хотя мундир офицера немецкой армии не много доставил.ему радости. В ушах еще звучали слова, услышанные из репродуктора…

Петро одним махом перепрыгнул через забор и присел под кустом. Ветка распустившейся сирени хлестнула его по лицу и запуталась в черных волосах. Парень прислушался. Тихо, словно вымерло все вокруг. Окутанный седой мглой, Черногорск спал каким-то немым и настороженным сном. В ночной тишине раздавался только шелест листвы, которая неумолчно шептала что-то свое, непонятное людям.

Ивченко встал, на цыпочках подошел к хате Охримчука и словно прилип к ставне. Сквозь щель он увидел жену полицая - Настю. Она лежала на кровати в одной сорочке, закинув руки за голову. Толстая черная коса, сбегая из-под головы, обвивалась вокруг шеи и по груди скользила под одеяло. Настя, наверное, что-то говорила, потому что ее губы слегка шевелились, но сквозь стекло нельзя было разобрать ни единого слова.

На кровати, в ногах у жены, сидел сгорбленный Охримчук. За зиму он страшно постарел, лицо пожелтело. При тусклом освещении оно казалось вылепленным из воска. Охримчук виновато, исподлобья смотрел на Настю.

Петро никак не мог догадаться, о чем они вели разговор, пока Охримчук не припал ухом к выпуклому животу жены. Вмиг на лице Кондрата заиграла счастливая и радостная улыбка, что совершенно не подходило к его сгорбленной фигуре. Невольно Петро и сам улыбнулся и тут же сурово сжал губы и прошептал:

- Выродка ожидаешь, гад полосатый! А сколько чужих детей на тот свет отправил?

Парень сплюнул, зло скрипнул зубами, и в горле у него пересохло. И было из-за чего озлиться Петру.

Всю зиму отряд Таращенко скитался в лесах вблизи Черногорска, готовясь к выполнению сложного и тяжелого задания. По данным разведки, фашисты объявили деревообделочную фабрику, ранее ничем не примечательную, объектом первой важности, и она усиленно охранялась эсэсовцами. Не зря, видно, в народе говорят: ко всякому замку - свой ключ. Через несколько месяцев партизаны сумели подобрать ключ к немецкой охране, и тогда там, за колючей проволокой, появились свои люди. А уже в конце марта капитан Гриценко рапортовал в Москву: «Сегодня утром партизаны взорвали фабрику».

Сразу же после этого знаменательного для партизан события в отряде стало известно, что немцы готовят большую карательную экспедицию. Гитлеровцы вызвали воинские части из Киева и Полтавы, надеясь взять партизан в клещи.

Однако каратели задерживались с выходом: сначала из-за глубоких снежных сугробов, а потом из-за весенней распутицы. Когда же журавлиными кликами огласились окрестности, двинулись в наступление эсэсовцы.

Лес, в котором находился отряд Таращенко, был окружен сплошным вражеским кольцом, и партизаны не могли теперь выходить на боевые задания малыми группами. Вскоре из Москвы был получен приказ пробиваться всем отрядом на север, в Брянские леса, для соединения с партизанами Сабурова, Ковпака, Кошелева. В тот день, когда в отряде узнали о распоряжении собираться в дорогу, в землянку к Таращенко и Гриценко пришел Петро Ивченко. Он просил отпустить его на несколько дней в город, чтобы на память о себе оставить пулю в груди Трикоза. Обсудив предложение, Гриценко сказал:

- Идея хорошая… Только не проберешься один в Черногорск.

- Так я же не один.

- А с кем?

- С Андреем Колядой, братом моим…

Авторитет Андрея как разведчика был в отряде непоколебимым, поэтому командиры возражать не стали.

Хлопцы направились в Черногорск, преисполненные больших надежд. В город добрались незамеченными, проникли ночью в спальню шефа полиции, но там его не застали. Позже они узнали, что за несколько дней до их появления в городе Трикоз по каким-то срочным делам выехал в Киев. Два дня они ожидали ката [11] Кат - палач. на чердаке во флигеле, а он так и не появился. Между тем приближался срок возвращения в отряд.

На третью ночь, голодные и злые, партизаны вылезли из своего укрытия и решили покончить хотя бы с одним предателем - Охримчуком. Садами пробрались к его усадьбе. Осторожно начали готовиться к делу.

Петро некоторое время смотрел в щель, чтобы узнать, что происходит в хате, а потом подошел к забору и шепотом предупредил:

- Можно!

Андрей тенью проскользнул под белой стеной и остановился возле пристройки.

- Через окно? - спросил он Петра.

- С чердака будет лучше.

Хлопцы нашли во дворе колышек, бечевку и бесшумно завязали двери сеней. Затем Петро кошкой взобрался на дерево, росшее у хаты, по ветке спустился на соломенную крышу. За ним поднялся и Андрей. Легли рядом и начали расшивать свясла [12] Свясла - соломенные жгуты. . Под трубой с каждой минутой вырастала куча снопков, а в кровле, будто черная латка, увеличивалась дыра.

Прислушались разведчики - ничто не шелохнется. Тихо, тепло. Над головой чистое глубокое небо, мелкими глазками отчужденно подмигивают звезды.

Петро вытащил из кармана финку, зажал ее в зубах и нырнул в дыру на чердак. Немного подержался на руках, а когда внизу под ногами зашуршало сено, отпустил слегу. Окунувшись в сухую траву, почувствовал под собой что-то похожее на мешок. «Что-то» зашевелилось, послышался слабый стон. Петро отскочил в сторону, к трубе, и зажал в руке финку.

Некоторое время было тихо, как в гробу, а потом возле борова [13] Боров - горизонтальная часть дымохода, ведущая от печи к дымовой трубе. снова что-то зашуршало. Юноша затаил дыхание. Вдруг четко послышался стон, глухой, прерывистый. Так немощно мог стонать только больной человек. Кто? Как попал на чердак к полицаю?

Пока Петро прислушивался, влез и Андрей. И тоже застыл в нерешительности. А шорох усиливался: кто-то ворошил сено. Тогда Петро вытащил из-за пазухи фонарь и нажал кнопку. Луч яркого света ударил в самый отдаленный угол, из темноты выхватил худое, заросшее щетиной лицо неизвестного. Голова у него была забинтована, на щеке виднелся свежий шрам. Нет, враг не стал бы залечивать свои раны на темном, запыленном чердаке. Кто же это?