Иван Головченко - Черная тропа. Повести и рассказы

- Но в чем же мотивы этого преступления?

- Ревность. Иванов сожительствовал с женой Васько. Это единственный мотив.

- Убийство из ревности?

- Очевидно. Подполковник Клебанов предвзято решил, что преступление носит политический характер, он запутался в дебрях собственных измышлений и едва не увлек и нас за собой. Все оказывается гораздо проще и по-житейски объяснимо. Кажется мне, капитан Григорьев, что мы приближаемся к финишу! Однако для полной ясности необходимо…

Он отложил карандаш, закурил и принялся перечислять по пунктам все, что предстояло еще сделать для изобличения преступника.

Вызванный в управление госбезопасности для допроса Иванов явился точно в назначенный срок. Вид у него был удивленный и несколько встревоженный.

- Повестку мне вручили, чтобы к вам явился, - заявил он хмуро, вертя в руках узенькую полоску бумаги.

- Да, без ваших правдивых показаний нам не обойтись, - сухо сказал полковник. - Садитесь, пожалуйста.

Иванов присел на кончик стула и выжидательно взглянул на полковника.

- Я уже, кажется, все рассказал вам, что знал.

- Я говорю о правдивых показаниях, - подчеркнул Головин.

- Я и говорил правду! За правду, может, и пострадал. Вот до сих пор рука болит.

- О том, за что вы пострадали, поговорим позже. А сейчас скажите мне такую вещь: в беседах с Клебановым да и со мной вы ссылались на каких-то враждебно настроенных по отношению к колхозному строю людей и сеяли подозрения вокруг Санько… Зачем понадобились вам эти измышления и клевета?

- Я… высказывал предположения… Санько мне угрожал, ну вот и подумал…

- А разве вам никто больше не угрожая? Муж Авдотьи Васько, например?

Иванов побледнел. Он хотел что-то сказать, но осекся, боясь неосторожным словом выдать свое волнение.

- Что же вы не отвечаете? Прицепщик Васько угрожал вам?

- Было такое дело… Теперь припоминаю.

- Расскажите об этом подробнее.

- Зашел я как-то вечером на свиноферму, хозяйство посмотреть, а тут откуда ни возьмись - Васько. С ножом на меня бросился.

- А что же было дальше?

- Пили с Васько мировую. Вроде бы помирились.

- Значит, вы приходили посмотреть хозяйство? Почему же в таком случае набросился он на вас?

- Дурь на человека нашла. Соображение потерял…

- Жена Васько, Авдотья, работает в свинарнике?

- Ну, в свинарнике… - Иванов все больше терял самообладание, руки его, все еще сжимавшие повестку, дрожали.

- Значит, вы к Авдотье приходили, а не хозяйство осмотреть.

Капитан Григорьев записывал у бокового столика протокол допроса; он выжидательно взглянул на Иванова, но тот молчал.

- Почему же вы не заявили властям о том, что Васько набросился на вас с ножом? - спросил Головин.

- Запамятовал.

- Неправда, Иванов! Вы прекрасно помнили об угрозах Васько, знаете, кто в вас целился. Почему же молчали об этом и распространяли версию о каких-то враждебных элементах? Нашкодили - и в кусты? Боялись, что за двух невинно погибших с вас спросят?

Иванов рванул ворот рубашки, мгновение тупо смотрел на отлетевшую на ковер пуговицу, навалился грудью на стол и зарыдал.

С чувством брезгливости Головин смотрел на вздрагивающие плечи этого большого и сильного мужчины.

- Довольно, Иванов! Возьмите себя в руки! - строго прикрикнул он. - Слезами не воскресите убитых. Да и своего тяжелого проступка не смоете.

- Я… я сознаю свою вину. Не думал, что так получится, - бормотал Иванов сквозь всхлипывания. - Я боялся ответственности… Такие жертвы, и я вроде бы как причина… А мой авторитет!…

Немного успокоившись, он рассказал о своих взаимоотношениях с Васько, признался, что с самого начала подозревал в совершенном преступлении мужа Авдотьи.

- Распишитесь на протоколе ваших показаний, - предложил Головин, когда допрос был окончен. - А за одно и на ордере на ваш арест. Вот санкция прокурора. Вы привлекаетесь к уголовной ответственности за неправдивые показания следственным органам и попытку оклеветать честных людей.

Когда арестованного увели, Головин попросил капитана сесть поближе.

- Ну, а теперь, капитан, давайте просмотрим наши улики против Васько.

- Я опросил всех ездивших десятого апреля на рынок в райцентр. Колхозник Стеценко припоминает, что Васько заходил в спортивный магазин. Значит, наши предположения, что ракетницу купил он, не лишены оснований. Далее: две женщины помнят, что Васько по дороге домой курил в кузове машины махорку. До этого он всегда курил дешевые папиросы, а тут сделал самокрутку. Запах табака был весьма приятный. Кто-то из девушек даже пошутил: «Васько ароматы раскуривает!» Опять-таки напрашивается мысль, что Васько курил сдобренный буркуном самосад, купленный у деда на базаре.

- Так, дальше!

- На месте схватки преступника с Олексюком мы в свое время сделали слепки следов. Вышли они неудачно, однако каблуки хорошо видны. На них выделяются три гвоздя, расположенные треугольником. Вчера я был в поле, где пашет трактор, на котором Васько работает прицепщиком. Присмотрелся к его следам, оставленным на сыром черноземе. На них хорошо видны вдавленности трех расположенных треугольником гвоздей, аналогичных тем, которые видны на слепках.

- Очень важное обстоятельство!

- И, наконец, еще одно. Оказалось, что Васько выписал в кладовой МТС новую ножовку. А нам известно, что ракетница переделана для заряда охотничьими патронами именно при помощи ножовки. Что Васько брал порох у сторожа МТС, вам уже известно, товарищ полковник! Да, еще хочу прибавить. Все замечают, что за последнее время он сильно подался и даже характером изменился. Раньше дают ему, бывало, наряд на работу, а он шум подымает, другую требует, повыгодней. Теперь же подчиняется беспрекословно, куда его ни пошлют. В работе тоже стал более исполнительный. Словом, старается репутацию себе создать.

Полковник еще раз просмотрел все свои пометки, сделанные во время доклада Григорьева, и прихлопнул их рукой.

- Хорошо, капитан… Сегодня же доложите прокурору и получите санкцию на арест Васько.

Стоя у открытого окна, Александр Петрович жадно вдыхал свежий утренний воздух. Теперь, когда дело об убийстве в селе Веселое близилось к завершению, он особенно ощутил перенапряжение последних недель, державшее его в состоянии какой-то отрешенности от всего окружающего. Кажется, совсем недавно каштаны выбросили стройные чашечки соцветий, а теперь белые лепестки пожелтели и уже облетают. Зато каким нарядным, каким зеленым кажется город, особенно если смотреть на него так вот, с высоты четвертого этажа… Прекрасно и всегда неповторимо это буйное пробуждение природы - вечное обновление и вечное торжество жизни над смертью!