Абрахам Меррит - Мир приключений, 1929 № 05-06

Раздался оглушительный рев трубы, бой барабана, и джигиты, с трудом сдерживая коней, послушные сигналу, остановились, тяжело дыша. Козел разорвался и судьи это заметили. По правилам игры, тому, у кого останется большая часть козла, разрешается начать скачку от того места, откуда козел был брошен впервые.

Мансур, вырвавший большую часть, отъехал назад и стал на место, подложив под ногу скользкую тушу. Сзади, всего в расстоянии нескольких шагов, цепью расположилась вся остальная масса джигитов. Наступила тишина. Мансур знал: для того, чтобы вырваться из такой цепи, нужно иметь исключительно быстрого жеребца. Когда труба снова длинно прорезала воздух и захлебнулась в вое сотен глоток, он сразу сорвался карьером.

Сейчас была решительная скачка. Скученности не было. Из линии ровно двигающихся джигитов стали выделяться вперед сильнейшие.

Вот тут-то в свободном поле вперед вырвался Тохтыр. Самид не понукал, не бил его, тот сам превратился в режущую воздух неудержимую стрелу. Еще быстрее понесся Мансур, увидав догонявшего Самида. Тот распластался в полете и гонит Тохтыра вперед. А сзади него белые, рыжие, черные жеребцы, с налившимися кровью глазами, летят в борьбе за первое место.

Уже почти рядом мчатся Самид с Мансуром. Мансур обернулся, лицо его посерело, губы закушены… Резко придвигает он коня ближе кТохтыру и поднимает нагайку. Но Самид перевалился за другой бок жеребца и удар пришелся по шее Тохтыра. Как пружина вскинулся тог. Передние ноги его в прыжке поднялись на воздух и жесткий удар копыт опустился на спину Мансурова жеребца.

— Баай… га., а., а..

На лету изогнувшись, поймал Самид козла. Разом подложил под колено, прижал ногой и, обернувшись, увидел серый тюк упавшего жеребца и налетевшую на него толпу оскалившихся жеребцов.

Над долиной поднялась пыль… Козел — скользкий от крови, а бег Тохтыра — прерывистый. Шея потная закинута назад и земля мелькает под копытами, утекая как вода в сторону, в сторону… Круче в сторону! Справа загибают, догоняют… Уже скоро и речка. Самид оглянулся. Сзади, тесно сжавшись, летело несколько человек. Белогрудый жеребец чайханщика, выщерив глаза, выкидывал ноги и медленно догонял. В мозгу вспыхнуло: «Догонит — и все пропало!.. Садатхон… счастье… верблюд…» Как-то незаметно прижался к шее коня, слился с ним в один натиск, в одну мысль, и сжал ногами до боли, до судорог. Сердце задохнулось, и из горла вылетело невольное: — Баайгаа!..

Сейчас отрезали от речки и гонят прямо на крутые холмы. Загнанным кабаном хрипит и оглядывается Самид и вдруг поворачивает туда, в сторону, где упала, зацепившись за дерево, каряя лошадь, и правое крыло всадников, заспотыкавшись, впиваясь копытами в землю, задержалось на кочковатой почве.

Маленький испуганный мышенок надежды радостно забегал в груди… Скорее, Тохтыр! Скорее! Вот уже сбит ударом груди буланый жеребец Замбраили-кузнеца, вот еще двое отлетели в сторону.

— Баайгаа!.. — рвется в уши крик.

Вот уже и речка. Сжавшись, прыгает Тохтыр, проносится по воздуху, легко опускает передние ноги на землю, а задние, как у зайца, уже впереди передних в неостановившемся беге.

— Баайгаа!..

Сзади слышны крики, плеск… Кто-то упал в воду. Кто-то разбился в прыжке… Мимо! Мимо!.. Впереди — чистое поле. Жужжащий в ушах ветер. Но сзади неумолимая дробь копыт… Дробь копыт… Остается всего лишь 100 шагов… 70… 60… А сзади нагоняет огромными прыжками белый жеребец Саида… Тохтыр, закусив удила, распластался, прижав уши. Дыхание белой оскаленной морды совсем близко. Рыжая борода чай хан-щика маячит рядом… «Эх! Вырвал… Неужели пропало?…» Еще 30 шагов… 20… 10… Срозмаху хватает Санид козла и кидает вперед, туда, где с протянутыми руками уже стоят готовые принять его судьи… И в то же мгновение чувствует точно на себе резкий удар по крупу Тохтыра.

Небо перевернулось… Плеснул в уши дикий крик толпы «.. айя… байга». Полет вниз… потом вбок… Разноцветные мухи закидались в потухающем сознании.

Взвившись от удара на дыбы, отступил Тохтыр назад. Судорожно поднятым копытом ударил о что-то… Брызнула кровь. В страхе заржал, почувствовав пустоту седла.

Замешалась, закидалась и остановилась озверевшая толпа… Судья ловко поймал кинутого козла.

Место первого джигита было занято.

На холмах кричал народ: «Самид чурекчи энгин!.. [10] Самид-лепешечник — победитель. » а Самида с разбитой головой поднимали подбежавшие старики…

«Садатхон… счастье… Верблюд…»

Кончилась кобкара.

Снова на синий небесный полог выплыл золотой амулет — месяц. А звезды — рассыпные бусы.

В чай-хане резкий говор. Свет фонаря, затянутого шелком, вычеканил в полутьме профиль. Длинное, худое лицо. Светятся животным блеском глаза. Огромные черные волосы дохлыми, слипшимися червями упали на сутулые плечи. Это сам святой ишан Баба-Нияз. Спит на голом камне, ходит в одном халате, волосы дал обет не стричь, не мыть тридцать лет и тридцать три ночи…

Горяча его речь, как дыхание арьяна [11] Арьян— молочная водка. . Сухая рука, точно ветка карагача, прыгает в халате. Резкий его выкрик и все поднялись. Встал ишан и пошел. А за ним, уходя в темноту, взволнованно перекликиваясь, пошли другие. Быстро опустела чай-хана. Хозяин постоял у столба и пошел собирать недоеденные лепешки.

Темная ночь — что день у крота… Идет толпа, натыкаясь друг на друга, забегая вперед, заглядывая на сухого шпана. А ишан, как лунатик, выпрямился и не слышно скользит длинными шагами. И вдруг в темноте, только вышли из-за угла, словно ударили пять пальцев в глаза — пять ярких до ослепления окон и длинный белеющий в ночи дом. — Вот оно — преддверие шайтана!.. У дверей сонный милиционер склонился на винтовку. Устало поникла голова. Дробно зашаркали туфли в дверях. Вскочил. Увидел. Бросился вперед:

— Что надо?

— Пусти, привратник шайтана! Я пойду говорить с самим вашим главным табибом! — зло сверкают зрачки у ишана.

— Нельзя! Нельзя! Не велено… Он на операции! Отступите! Назад, а не то!..

— Отойди сам назад, красный пес! Не видишь, кто перед тобой?..

— Не могу пустить…

Но шума достаточно, и чьи-то легкие ноги уже побежали в приемную, оттуда в кабинет, оттуда в операционную. Яркая блестящая лампа. Никкель инструментов. Белизна стен.

— Чадан! Послушайте вас зовут! Пришли за этим… Идемте скорее, они еще в палаты ворвутся.