Александр Линевский - Мир приключений, 1929 № 01

Замечание старухи точно повернуло мысли неудачников. Широкая река Выг в том месте, где жили колдуны, была запружена цепью островков, суживавших ее в течении в какой-нибудь десяток саженей, сплошь занятых порогом Шойрукшей. Через него ежегодно проходила вся семга и сиг, приводимые к устью массой сельди, которой эти рыбы питались. Ради богатого промысла на них сходились лопари на эти островки из всех лесных окраин.

В душные, длинные ночи, когда Никите не спалось, а в голове медленно бродили думы о хозяйстве, не раз являлась мысль, как бы занять эти островки под свое печище. Стоило бы только там поселиться и жизнь сделалась бы навсегда обеспеченной. Да и не он один об этом думал. Но хозяйственность новгородских насельников, а за ним и стремление карел, побеждались страхом перед жившими там с незапамятных времен Великими Нойдами. Лопарские колдуны уже ряд столетий оберегали эти островки для своих сородичей, еще карелами отогнанных от всех промысловых мест.

За ужином, по обычаю, молчали. Никита с заботой глядел на своих домочадцев, состоявших из ряда младших братьев, сыновей и племянников, думая о грозящей опасности голода. Пятнадцать мужчин рослых, сильных, ушкуйников-богатырей, больше двадцати женщин, свыше тридцати ребятишек — сколько же надо, чтобы их прокормить? Мешка зерна (пять пудов) не хватало на два дня, а в амбаре уже кончался запас хлеба; если не наловить теперь рыбы, значит, придется все хозяйство перетаскать зимой южанам. И решил Большак тут же, за столом, безотговорочно занять лопарские островки, выгнав оттуда Нойдов. А против бесовских их сил взять с собой родовой образ Спаса.

Завалились спать. Не спалось лишь Никите, он переворачивался, смотрел в низенькое слюдяное окошко и обдумывал, когда же удобнее захватить эти Бесовы Островки. Трезвые расчеты не раз заливались холодом остро-режущего сердце страха перед неведомыми бесами. Как бы не нажить от Великого Нойда беды!

Через час он разбудил всех мужчин. На ночном холодке сарая медленно приходили в себя уставшие за день новгородцы.

— Слушай православные, — тихо сказал Никита, — голод задавит нас. Ведь прошлый год чуть не все хозяйство проели да и в долгах сколько то осталось. Нойче опять рыба к берегу не идет, надо нам бесовское гнездо лопарей взять… Иначе мы все здохнем, либо в холопы к боярам уйдем! Из рук, ведь, свобода наша уходит!

Молча слушали мужчины. Ужас холопьей жизни был для каждого из них сильнее страха перед бесами, и никто не сказал «нет». Шептались воровски, боясь, чтобы кто не услышал. Не было различия — кто старше, кто младше. Опасность сблизила всех. Наконец решили — немедля, теперь же, в эту ночь напасть на спящих колдунов, перебить их, а на поганское идолище, по обычаю, водрузить Спаса.

Тихо, чтоб никого не разбудить, вернулись в избу. Младшему, Алешке, бывшему в телесной от блуда чистоте. Большак велел взять огня для фонаря от неугасимой лампады; сам, как и все другие, переоделся в чистое белье и повесил себе на грудь родовой древний медный складень Спаса новгородского, фунтов на пять весом.

Тихо двинулись на челнах вверх по реке.

У порога Шойрукши на мысу, далеко вдававшемся в порог, светилось пятно костра. Начался ход рыбы к верховью из моря. Молодой нойда решил эту ночь шаманить, чтобы больше досталось изголодавшимся за зиму сородичам красной жирной семги и сладкого сига. Скоро, со дня на день, должны были притти скрывающиеся в лесах лопари. На лето стада их полудиких оленей разбредались по чащам лесов. Шедшая в верховья реки рыба становилась единственной пищей этому покоренному и на смерть обреченному народцу.

Проехав луку гремевшего порога Золотца и обогнув переднюю цепь островков, новгородцы в испуге замерли на месте. На самом краю скалы, над порогом, в рогатой громадной шапке, с гудящим бубном в руках, метался нойда вокруг костра. Издали казалось, что он носился в воздухе, над самой пучиной. Частая дробь бубна переходила в глухие медленные удары и била по напряженным нервам новгородцев. Нойда внезапно появлялся черной тенью впереди костра и снова пропадал за ним. За шаманом, медленно извиваясь, тянулись струйки дыма, двигаясь, как живые, за нойдом…

— Вишь, бесы за колдуном скачут, — прохрипели чьи-то сведенные ужасом губы, — не надо ночью в проклятое место ехать. Пусть солнышко взойдет и тогда сила нечисти поослабнет… Ведь не на заморских гостей едем, а в самое бесовское гнездо!..

Устрашенные жутким зрелищем новгородцы тихо повернули назад и за ближайшим мыском, выйдя на берег, развели вокруг себя яркие костры. О сне не было и помину. Сидели молча, притаясь, в тесном кругу.

Когда солнце залило промерзшую землю теплыми лучами, новгородцы решили итти на приступ.

Двинулись по обычаю гуськом, один челн за другим. На переднем челне стоял на носу без шапки Никита, держа в высоко поднятых руках образ нерукотворного Спаса, защитника новгородцев. Чтобы подбодрить себя, новгородцы запели церковные песнопения. В тишине раннего солнечного утра стали разноситься еще никогда здесь неслышанные торжественные напевы. Сколько раз в битвах с врагами они звучали боевым призывом, и сейчас, с трудом преодолевая бурное течение, медленно плыли челны на бой с незнаемыми противниками. Все громче, все яснее и внушительнее раздавались молитвенные напевы. Двигался Господин Великий Новгород на последнее убежище бывших хозяев этого края.

Странные звуки сквозь привычный грохот порога донеслись до чуткого слуха нойды — звуки, отчасти похожие на его священные песни. Тягучие, торжественные неведомые песни глухо раздавались в золотом утреннем тумане… Они росли и ширились… Нойда, дрожащий от страха, глядел в сторону моря. И вот, чуть видимые в утренней дымке, один за другим показались челны. Нойда понял, что двигались новгородцы на последний оплот разогнанного народца.

Шаман, пораженный неожиданностью, с ужасом смотрел на них. Вот оно, выполнение страшных снов… Последний угол земли погибал для его сородичей! Тщедушное, с детства больное, тело шамана вдруг наполнилось могучей силой — яростью к врагам. Он схватил бубен, и бешено забил в него, взывая к духам о помощи, направляя их на бой.

— С нами бог! С нами бог! — завопил боевой клич новгородцев Никита, чувствуя как холодеет его тело от жутких, лихорадочно — тревожных звуков бубна. Новый ужас охватил гребцов. Лодки почти перестали двигаться.

Опасность минуты, страх за свое племя, жалость оставить этот уголок, — все в один миг привело молодого нойда в дикое неистовство; оно передавалось в ударах по бубну. Один на священной скале, без защитников, без помощников, метался шаман взывая к своим духам. А с другой стороны. в несколько десятках саженей, пятнадцать богатырей дрожащими, неровными голосами уже машинально продолжали церковную песню и медленно, но неуклонно подвигались к святилищу.