С. Семенов - Мир приключений, 1928 № 05

Временами крокодилы, нежившиеся на отмелях в лучах солнца, прятались при нашем приближении. Может быть, мы шли так недели две. Не могу точно сказать. Но тут судьба проделала с нами последнюю скверную штуку.

Мы добрались до широкого и глубокого места, которое нам пришлось обходить по берегу среди тростника и кустарников. Почва тут была скользкая. Мы услышали, как Галлай поскользнулся и упал в реку. Сначала он засмеялся, потом смех его перешел в крик. Мы обернулись и увидели, что огромная змея обвилась вокруг ею тела. Она, вероятно, лежала на половину в воде, и когда Галлай упал на нее, обвилась вокруг него кольцом.

К счастью, мы не замешкались. Аббемон и я сразу же легли на живот и началась наша борьба со змеей. Мы рвали и били ее, то падали в воду, то выбирались на грязь берега. Мы кричали и ругались, как пьяные. И мы выиграли бой!

Змея скользнула в темную глубину, а Галлай остался у нас в руках. Но он не мог успокоиться. Он бился в наших руках, как испуганное животное. Мы положили его под деревом и всю ночь успокаивали его. Под утро он, наконец, заснул от усталости.

Не знаю, сколько дней мы ухаживали здесь за нашим другом. Мы давно уже заметили, что по ночам у Галлая лихорадка, но теперь страх ослабил противодействие организма, и лихорадке было раздолье! Кожа Галлая была такая сухая и горячая, что жгла наши пальцы. Он так дрожал от холода, что мы с Аббемоном ложились на него, чтобы согреть его нашими телами. Он был так слаб, что не мог шевелить губами.

Мы с Аббемоном устроились настоящим лагерем. Это был наш первый лагерь за все время. Мы втыкали в землю палки, укрепляли их камнями и заплетали лианами. Мы сделали такую крышу над Галлаем, что дождь не пробивал ее. Наконец, мы разложили костер. Мы целый день искали сухое дерево и добивались искорки. Но мы добились и стали все время поддерживать огонь и жарили на нем мясо. Два раза Аббемон приносил полные рыбы сети из лиан. Мы были счастливы, потому что Галлай понемножку поправлялся. Он начал ходить, разговаривать, даже помогал нам. За время его болезни Аббемон сплел нам странные рубахи из пальмовой коры.

Мы не хотели продолжать наш путь по реке. Мы боялись, что вид ее снова разволнует Галлая. Мы старались только держаться того же направления, по которому текла река. По ночам, когда Галлай спал, мы с Аббемоном пытались проверить в темноте это направление. Но продвигались мы трагически медленно. Галлай едва мог двигаться.

К концу недели мы поднялись на гору, резко возвышавшуюся над местностью. Эту ночь мы спали в чистом, свежем воздухе. Утром я залез на высокое дерево и передо мной открылся широкий вид. Глаза мои разглядели белое пятнышко, сверкавшее на солнце. Не было сомнения, что это дом. За домом я увидел извивающую черную полосу. Это была не река, это были рельсы железнодорожного пути.

Мы с Аббемоном танцевали и кричали от восторга. Уверяю вас, что это было незабываемое мгновение. Наконец-то мы знали, где мы находимся. Там, где железнодорожный путь, там — белые люди, пища, кров!

Мы спешили итти вперед. От истерической радости на глазах наших выступали слезы. Все страдания были забыты.

Но Галлай отрезвил нас.

— Друзья мои, — сказал он. — послушайте меня и не перебивайте. Я плохо спал прошлую ночь. Мне было очень холодно. Поэтому сегодня я очень устал и хочу хорошенько уснуть. У меня опять лихорадка и она истощает меня. Я хочу проститься с вами. пожалуйста. Мои сонеты в сохранности у вас, Пьер? Ну, тогда все хорошо. Прощайте, друзья мои.

Не успели мы к нему подбежать, как колени его согнулись, голова склонилась вперед и он упал на наши руки.

Одно ужасное мгновение мы думали, что он мертв. Но сердце все еще билось в его исхудалой груди. Кожа его опаляла огнем. Лихорадка вернулась.

Ни этот, ни следующий день мы не двинулись по направлению к железнодорожному пути. Мы все время проводили возле нашего друга. В сумерки второго дня, когда вечные тени джунглей сгустились и молчание длинного дня медленно перешло в хаос ночных звуков, наш друг умер.

В беспросветном мраке ночи джунглей мы молча вырыли руками яму и закопали его. Мы не хотели, чтобы его тронули звери и муравьи.

В эту ночь не было сна. Аббемон, великан и богохульник, плакал, как женщина. Рыдания вырывались из его огромных легких, как заглушенный кашель.

Когда настал следующий день, все наше одушевление покинуло нас. Тяжелыми ногами направлялись мы в лес, чтобы пробиться к белому домику, который еще так недавно заключал в себе столько восхитительных надежд.

В первый раз за все время вожаком был я. Аббемон плелся за мной, как старик. Я впервые заметил, что он уже не молод. Его длинные волосы, спускавшиеся до плеч, были почти совершенно седы. Посерела и спутанная борода на груди. Углы рта, всегда смеявшегося и готового петь свои любимые латинские песенки, теперь устало опустились. Он был значительно выше меня, но я чувствовал, что от одного моего удара он мог упасть и больше не встать.

Весь этот день он плелся за мной. После полудня я обернулся и сказал что-то Аббемону. Он не ответил мне. Он прислонился спиной к дереву и, казалось, не слышал моих слов. Когда я дотронулся до его руки, он взглянул на меня и сказал:

— Пьер, мне очень жаль, но ты должен итти дальше один. Я пойду назад… туда… на гору, к моему другу.

И с движением, в котором было нечто от былой энергии, он повернулся и побрел назад.

Мгновение я стоял, не находя слов, потом принялся звать его. Но он не остановился. Я сразу же потерял его из виду в густых зарослях джунглей. Но я слышал, как трещали под его ногами ветки. Я побежал за ним. Но дорога назад была не легче той, пройденной, и в эту минуту отчаяния все силы покинули меня. Я спотыкался, упал и громко звал Аббемона. Но он не отвечал, и мгновение спустя замолкли все звуки от его шагов.

Я бродил всю эту ночь, не думая про хищных зверей, окружавших меня со всех сторон. Всю ночь я звал своего друга. Но кругом была только ночь, молчаливые деревья, пустота. Наконец, я лег и уснул. Когда я проснулся, солнце стояло прямо над зелеными ветвями над моей головой и я понял, что никогда уже не найду своего друга.

Трубка Лебрена потухла. Он вяло держал ее в руке и мрачно смотрел на реку, белесо поблескивавшую в наступающем дне. Ночь прошла.

Наконец Лебрен снова выпрямился и поднял голову.

— Больше нечего рассказывать, мосье, вы видите меня тут… После этого я залез на дерево, заметил уже значительно ближе белый дом и темную полосу рельс. Я дошел до дома и добрая чернокожая женщина приютила меня. Она простила мне мою оголенность, мои спутанные и грязные волосы и пожалела мои провалившиеся щеки. Она накормила меня и ухаживала за мной три долгие недели, когда я в бреду лихорадки громко разговаривал по ночам. Он одела меня и помогла мне найти работу… Уже скоро рассвет, дорогой мой. Вы очень терпеливо слушали меня. Может быть, теперь вы будете рады пойти в большой дом и отдохнуть немного, пока остальные встанут к завтраку.