Александр Линевский - Всемирный следопыт, 1930 № 03

На площади, реющей пурпурными знаменами, комполка громыхнул речью, в которой Сивка-Бурка, героиня похода, была не на последнем месте. Борские обыватели в первый и последний раз за свою мирную кулебячью и перинную жизнь слышали, как орали ералашные глотки «ура» белому диковинному коню…

Костер уже не горел, а чуть-чуть тлел. Повидимому, широкоплечий куда-то торопился и, увлекшись рассказом, опоздал. Он быстро посмотрел на часы и свистнул. Покорно, но с достоинством, подошла на свист бывшая Дженни — Сивка-Бурка. Уже с седла великан попрощался:

— Счастливый путь!

И когда скрылся всадник на белом коне, спохватился я, что не спросил — откуда у него белая лошадь, куда он уехал и как узнал историю лошади.

Я остался один у костра в дремучей тишине, среди сопок и падей. Далеко-далеко индиго-синий, холодный и соленый был виден Великий океан. Словно медь, бронза и старое червонное золото, тлели листья на сопке. Я свистнул мою кобылку. Свист остался безответным. Надо было итти и ловить лошадь.

Уезжая, я увидел на траве серебряную подкову, последнюю подкову купеческого серебра, оброненную белой лошадью. Я поднял ее и взял с собою.

Она и посейчас у меня — эта полустертая серебряная вещица.

Как знать — может быть я еще встречусь с белой Дженни и ее хозяином, и он, широкоплечий, расскажет у костра дальнейшую судьбу диковинной лошади.

Очерк Н. Кадабухова

За две с лишним тысячи километров от Москвы, в затерянном среди песчаных барханов городке Иргизе, в маленьком глинобитном домике услыхал я впервые эту историю от спаленного степным солнцем, седовласого и с седой бородкой человека. Вблизи Челкара — за 150 километров к западу — увидал я на барханах маленькие кустики сагаса. В Челкаре, на питомнике Ташкентской ж. д. мне показали плантацию этого растения. И, наконец, в Москве, на Маросейке, в большом сером доме Резинотреета мне подтвердили все то, что я слыхал от человека, открывшего в песчаных пустынях далекого Казахстана богатый источник.

На расстоянии 2267 километров от Москвы по линии Ташкентской железной дороги, среди песчаных холмов заброшен маленький разъезд Кара-Чокат. Каменное здание станции, несколько домиков (квартир железнодорожных служащих), башня водокачки, полтора десятка казахских кибиток, разбросанных вокруг поселка, несколько железнодорожников на платформе и казаков у полотна, — вот все, что замечает пассажир поезда, пробегающего мимо открытого семафора. А затем, когда через несколько часов в окна вагонов начнет просачиваться соленая струя воздуха с Аральского моря, все те, кто наполняет желтые, зеленые и голубые вагоны поезда, окончательно забывают о маленьком разъезде.

Однообразна жизнь на полустанке в песках пустыни. В часы дежурств, в часы отдыха почти одинаково гнетет железнодорожников скука. Палящее солнце снаружи, раскаленные каменные стены в зданиях убивают последнюю энергию. И многих побеждает пустыня своим зноем и однообразием. Одни стараются перевестись на станцию, в более населенный пункт, другие начинают пить. Но некоторые выдерживают годы этой работы, найдя себе какое-либо побочное занятие. Один становится страстным охотником и в часы, свободные от дежурств, бродит с ружьем: и собакой в поисках дроф и стрепетов. Другой живет от почты до почты, выписывая газеты, журналы и книги. Третий организует футбольную команду, устраивает спорт-площадку и по вечерам, когда опадет жар, носится вместе с другими за рваным мячом. Одним из таких упорных был И. Ф. Кузнецов — начальник разъезда. Не первый десяток лет встречал он и провожал поезда на Кара-Чокате, а затем, после дежурства и сна, садился в тени на крыльце квартиры и углублялся в газеты и журналы. Стараясь пополнить свои знания, сорокапятилетний железнодорожник интересовался даже вещами, часто ускользающими от нашего внимания. И поэтому «Всемирный Следопыт» неожиданно сыграл большую роль в этой необычайной истории.

В одном из номеров этого журнала был напечатан рассказ о жизни сборщиков каучука в Южной Америке. Из него Кузнецов узнал о том, что каучук получают из млечного сока, затвердевающего смолообразной массой; узнал, как обрабатывают эту смолу, чтобы получить каучук. Из подстрочника к рассказу он выяснил, что из-за отсутствия каучуконосных растений в СССР ежегодно приходится ввозить на огромную сумму каучука из Америки, так как резиновые изделия имеют большое применение в технике. И с этого дня Кузнецов заболел той болезнью, которой болеют все наши изобретатели, все научные работники — он стал думать о том, нельзя ли найти способа, пути добычи каучука в СССР. И в этом направлении его неожиданно поддержала статья ботаника Боссэ, напечатанная в «Правде». В этой статье Боссэ писал о неудаче попыток акклиматизировать американские каучуконосные растения. Но в конце он высказывал предположение о возможности нахождения каучуконосного растения у нас. Прочитав эту статью, мечтатель из Кара-Ноката вспомнил о сагасе.

Знаете ли вы, что такое сагас?

Сагао — это растение, кустики которого растут на склонах барханов между высокими стеблями песчаного камыша и чия.

Если надломить плотный стебель сагаса или оторвать его узкий ланцетовидный лист, — в месте поранения появится капля млечного сока. Сок затвердеет на воздухе, а затем его разрушат бактерии и сотрет песок, носящийся в воздухе. Но если повреждено корневище — сок скопится вокруг раны большими наплывами и, постепенно твердея и смешиваясь с песком, дает густую смолообразную массу. Эти наплывы на корневищах бывают до 100 гр.

Года два-три назад сагас интересовал лишь казанских ребятишек, жевавших его смолу, как жвачку, да ботаники знали о многолетнем крестоцветном растении Chondrilla, распространенном в песчаных пустынях Казахстана и Туркестана. О сагасе знал и Кузнецов. Он видал, как из стебля растения при поранениях выделялся млечный сок, он удивлялся склонности казаков жевать смолу с корневищ сагаса. И теперь он решил, что в смоле сагаса и содержится каучук. В часы, свободные от дежурств, он бродил по барханам, собирал смоляные наплывы и очищал их от песка. Собрав около 800 гр. смолы, Кузнецов решил послать ее на исследование в Москву.

Кузнецов был так увлечен своей идеей, что думал только о ней. Он стал маловнимателен. Думал ли он в момент отправления товарного поезда о том, кому послать собранную смолу, или уже мечтал о том времени, когда из смолы сагаса будут производить всякие резиновые изделия — не знаю. Но во всяком случае он оказался более чем невнимательным, пустив поезд на занятый путь. И после крушения — к счастью, обошедшегося без человеческих жертв — суд в Челкаре приговорил начальника разъезда Кара-Мокат к двум годам заключения.