Александр Линевский - Всемирный следопыт, 1930 № 03

На всякого другого это несчастье подействовало бы угнетающе и раз навсегда отбило бы охоту заниматься «не своим делом». Но не таков был искатель советского каучука. В общей камере, в шуме и гаме, он не забывал о сагасе. Он прочел всю литературу о каучуке, которую можно было добыть в Челкаре, — от учебников географии Иванова до каталогов Резинотреста включительно. И день за днем в нем росла уверенность, что он нашел каучуконосное растение. И, сидя в заключении, Кузнецов приводит в исполнение свой план — посылает собранную им смолу в Москву. Он посылает посылку с объяснительным письмом наркому РКИ — Куйбышеву. Через несколько недель ему пришло уведомление, о том, что присланное им вещество передано на исследование в лабораторию Резинотреста. И затем в течение нескольких месяцев Москва молчит. Каждый день ждет Кузнецов с нетерпением почты, но она ему ничего не приносит…

Однажды утром в камеру вошел смотритель и сказал Кузнецову, что к нему пришли на свидание.

Высокий подвижный блондин быстро подошел к Кузнецову и, порывисто протянув ему руку, представился:

— Профессор ботаники — Боссэ.

Второй посетитель, спокойный и невозмутимый, проговорил:

— Член правления Резинотреста — Иванов.

Первым вопросом Кузнецова было: «Сколько процентов?»

— Шестнадцать! — ответил Иванов, поняв, что волновало человека, открывшего советский каучук.

Шестнадцать процентов чистого каучука содержала смола caraca!

Иванов и Боссэ приехали ознакомиться с сагасом на месте и выяснить возможности его эксплоатации. Узнав о том, что Кузнецов находится в заключении, они получили телеграфом из Москвы от Президиума ВЦИК приказ об его освобождении. Несколько дней ездили они втроем по барханам. Кузнецов показывал им заросли сагаса, выкапывал из песка корневища, покрытые смолой.

А затем, когда поезд увез москвичей, Кузнецов, радостный и восторженный, стал выполнять предложенную ему работу — заготовлять смолу сагаса для массовых опытов. За лето 1928 года местное население собрало до 60 тонн смолы. В лабораториях и на заводах Резинотреста началась спешная работа. Из каучука, добытого из смолы сагаса, были приготовлены самые различные сорта резиновых изделий; и во всех случаях советский каучук оказался ничем не хуже американского. Более того, наплывы сагаса дали еще один ценнейший продукт — кристаллические смолы, являющиеся прекрасным изолятором.

В январе 1929 года в Москве было совещание работников резиновой промышленности. На него был приглашен и Кузнецов. После доклада о работе со смолой сагаса делегатов повели в зал выставки. И там бывший начальник разъезда Кара-Чокат увидал наяву воплощение своей мечты…

Автомобильные шины и изоляторы, галоши и респираторы для противогазов, детские мячи и резинки для карандашей лежали на столах и витринах. А рядом с ними помещались куски смоляных наплывов, тех самых наплывов сагаса, которые дали этот каучук.

То, что происходило затем, уже было обычным. На смену первым опытам пришла дальнейшая планомерная работа. В Москве, в термостатах лаборатории на Маросейке, в Челкаре, на песчаных грядках питомника Ташкентской ж. д., изучают рост и развитие сагаса и его паразитов. Аналитики и технологи ведут дальнейшую работу по изучению свойств смолы сагаса и изыскивают дешевые способы очистки и обработки советского каучука. В песчаных пустынях Кузнецов и его помощники обследуют заросли сагаса. И недалеко то время, когда в магазинах Резинотреста появятся товары, приготовленные из каучука, добытого из смоляных наплывов маленького незаметного растения, покрывающего барханы знойных пустынь Казахстана…

Рассказ-быль А. Великанова

Тишину бархатной туркестанской ноши гулко прорезал выстрел. За ним другой. Нестройный залп. Еще. Над степью дробью по железу раскатились винтовочные хлопки.

В низине у разлившегося арыка тяжело поднялась пара аистов. Сонные птицы сделали в воздухе круг и снова опустились к арыку.

Стало тихо. Снова спала степь в медово пряных аромата ранней весны.

При первом же выстреле, докатившемся до ближайшего кишлака, человек в красноармейской форме, не просыпаясь, с закрытыми глазами, одним упругим движением сел на тюках сена, служивших ему постелью; так же непроизвольно левой рукой он выхватил из-под подушки наган, а правой ткнул вперед в темноту, намереваясь разбудить спящего коновода. Не встретив однако препятствия, человек качнулся вперед, теряя равновесие, и окончательно проснулся.

«Куда же черти унесли…» Звякнувшие в этот момент за дверью стремена изменили течение его мысли, и, поняв, что коновод уже седлает лошадей, он закончил иначе начатую фразу: «…вот это правильно!»

Через несколько мгновений два всадника вылетели из лабиринта кишлачных построек и дувалов в степь на вспыхивающие огоньки выстрелов. Две-три свинцово-никелевые шальные осы с визгов пролетели в темной выси, и в ответ им нервно расширили размах бега скачущие кони.

Пробовали ли вы лететь темной ночью по степи? Незабываемые ощущения! Земля смутной темной манерой скользит внизу. Ветер ласкает ездока, и в воздухе растворяется материя и тело. Ничего нет. Одно лишь сознание мчится куда-то во мрак, в необъятное. Изредка с коварной усмешкой подползет змеиная мысль: «А если скакун споткнется?» — и пропадает перед резонерски безразличным: «Тогда только голову сломаешь!»

Канонада прекратилась так же неожиданно, как и началась. Четкий ритм полевого галопа успокаивал взбудораженные внезапностью тревоги нервы. Где-то в степи должны быть палатки В темноте трудно ориентироваться — и тогда нужно довериться коню. Конь чует и знает то, что человеческим чувствам не под силу. Умный конь — лучший проводник. Невидимому, эти истины хорошо знали скачущие, так как поводья свободно болтались по бокам потных конских шей.

Через четверть часа напряженно дрожащий оклик метнулся навстречу:

— Стой! Кто?

— Свои, свои!

И опять уже облеченно отозвался окликнувший:

— Это вы, товарищ Вагин?

— Да. Что у вас тут за переполох?

— Ерундовина какая-то, товарищ командир. По степи кто-то с огнем ездит. Окликали — не отзывается. Мы подумали — басмачи, и давай стрелять.

— Ну, и что же?

— Ничего. Пропал куда-то.

— Где остальные?

— В палатки пошли.

— Каптилов где?

— Там же, — и, не дожидаясь, крикнул во мрак: — Ка-аптилов! Товарищ командир зовет!

Через минуту к Ватину подбежал приземистый курсант в шлеме на боку, с болтавшейся на ремне винтовкой. Его рапорт немногим отличался от торопких ответов часового. Ездит кто-то с огнем. Стреляли. Исчез.

— Что за бестолковщина! — Вагин начинал возмущаться. — Ну, ладно, в следующий раз не стреляйте, а потихоньку сообщите мне.