Марк Евсеев - Полеты средствами водоплавающих

В какой-то момент Меркурий понял — воздух подходит к концу, а чуть позже упал на лицо и еле заметно приподнял глаза — удаляющаяся в изумительном сиянии фигура Лару. Меньшей картинки он и не ждал. В самом конце показалось будто в лицо ударил жуткий напор воды, кто-то знакомый спасался от чудища, летящего позади с невиданной скоростью. Воспоминание промелькнуло, сменившись напоследок осознанием того, что кто-то знакомый — никто иной как он сам. Но куда направлялся Лару? Удаляющаяся точка, пока довольно большая, все еще хорошо различимая. Меркурий в последний раз моргнул и прищурил глаза, чтобы лучше различать горизонт. Затем он куда-то провалился в чарующем безразличии к тому кто он и где, но точка никак не выходила из головы. Странное желание — увидеть еще раз, напоследок, слегка, прикоснуться к сиянию. И, кажется, посмотри кто с высоты полёта птицы, внимание его несомненно привлекла бы яркая точка, почему-то ужасно назойливая и не выпадающая из виду, хотя и вполне вписывающаяся в общую изначальную картинку. Так или иначе всё это могла лицезреть только одинокая чайка.

Точка странным образом влияла на поведение птицы. Скоро та уже неслась не свойственно самой себе вниз к сладостно мерцавшему шарику.

Вдохнув в полной мере нового воздуха, Меркурий, выйдя на берег, окунулся в полноту своего существования. Бывшие отклики будто посыпались из внутренностей вон, при чём сразу из всех. Ощущение состояло главным образом в быстрой и эффективной фильтрации.

Выделить основное теперь, казалось, совсем нетрудно. Ориентир, что был примечен с самого начала, уже вполне откровенно тянул вглубь, выкорчёвывая дорогу подобно мачете в руках опытного проводника.

Джунгли не совсем являлись джунглями, в общем случае это был совсем всё тот же лес. Неодинаковый, полный просветов и копошащейся живности. Отяжелевшие листья больно спадали с деревьев, увлекая Меркурия в собственные пламенные подпространства. И так далее, и тому подобные незаметные мгновения проносили его сквозь отвлечённую другими проблемами зелень, дышащую антагонистом нового воздуха нового Меркурия.

Слух впервые уловил аритмичное постукивание по чему-то несомненно железному. Звук гармонично переливался, визуализируясь в голове слушающего плавно перемещающейся прыжками из угла в угол несимметрично окрашенной идеи.

Меркурий остановился. Внутренний навигатор всё также тянул вперед. Окружающее тюбикоподобное пространство напомнило о встречах с ничего не подозревавшим Никандром. Эта мысль развилась и превратилась в поток. В попытках исключиться из диалога с самим собой, он ощутил нервозную головную боль, разразившуюся сотней мелких колебаний.

Боль постепенно усиливалась, что подвигло его опуститься ниже и прислониться к ближайшему дереву. Видимо вокруг никогда ничего не менялось, ощутить что-то лишнее он был не в силах. Постепенно потеряло смысл спрашивать себя: сидит он здесь постоянно или только что пришел?

Искаженность вокруг не изумляла, скорее придавала ситуации равновесие. Подобно погружающемуся под воду пловцу Меркурий наблюдал, затаив дыхание. Беспрецедентное безразличие появилось хлопушкой и подобно наркозу взяло верх над примирившимся со всем пациентом. Отдаваясь окружающему, Меркурий как никогда ощущал себя в чьих-то громадных руках.

Яркий свет постепенно сдавал позиции уравновешенному состоянию. Картинка прояснилась, выплескивая наружу фон и непосредственно близкие реалии.

Меркурий всё также сидел, прижимаясь к дереву головой, делясь собой нараспашку со всем миром. Прекрасное кристальное озеро щекотало глаза заразительным ветром, тянущим глубокое ввысь и наоборот. От прежнего Меркурия уже мало что осталось.

Через некоторое время родилась тут же приведенная в действие попытка встать или хотя бы слегка приподняться. Сделать это удалось с поразительной легкостью, тут же вывернувшейся наизнанку от вышагивающего из-за куста парня. Меркурий был связан по рукам и ногам. Парень благополучно нанёс два ножевых ранения, тщеславно буркнул какую-то несуразицу и ушёл. В теплом безразличном покое он будто наблюдал происходящее совсем со стороны.

После благополучного расставания с непонятным существом, Меркурий вернулся в обычное состояние, подразумевавшее под собой продолжение жизни от первого лица. Отсутствие вечно влекущего ориентира въедалось постепенно, ближе концу ускоряясь и частично отрезвляя в лучшую сторону.

Отсутствие постоянного спутника — вот характер подобного чувства. Невозможность защиты, Меркурий впервые ощутил полную бесповоротную непривязанность. Руки сковывала лишь одинокая паутина, видимо давно уже здесь кем-то оставленная. Ноги и подавно оказались полностью свободны.

Тряхнув головой, он восстановил горизонт до конца. Теперь, стоило лишь приподнять голову, впереди виднелась воодушевляющая стена громоздкого непроходимого леса, совсем не походившего на окружавший его ранее.

Тяжесть первого шага сдавила плечи каменными тисками. В какую сторону исчез непонятный гость — припоминалось с каждой секундой все тяжелее. По своему негласному детскому правилу ничего не оставалось, как только повернуть направо, цепляя ветки свисавшими обрывками рубашки. Остекленевшая невозмутимость пламенем подпитывала уже совсем нормализовавшийся взгляд. Холодный привкус стремительно падающих с деревьев капель и очаровательный берег, от которого Меркурий держался чуть в стороне, правда ориентируясь здесь как и прежде, выдержанно напоминали ему о цели. Куда именно идти он помнил. Оно являлось его самым цепким воспоминанием.

Спустя приблизительно полчаса Меркурий приблизился к одиноко вопиющему двухэтажному старинному домику, лелеющему себя в утреннем свете. Вокруг давно никого не было, если можно было судить по отсутствию вмешательства в утренний пыльный узор на подступах к крыльцу. Дверь едва скрипнула, когда он вошел внутрь. Несколько шагов вглубь.

Сильная вспышка воспоминанием проскользнула сквозь разум Меркурия. Казалось, такая же постоянная, освобождая правую ножку, она чуть сдвинула одеяло вниз. Исходившее во все стороны сияние поражало силой. Не то, чтобы это было тот самый детский свет, оставшийся у Меркурия тоже сильной вспышкой, нет. Играть подобно ей никто не мог, изобразить настолько дивный цветок лишь мягким движением рук на полупрозрачном белье, окутывая при том всё окружавшее пеленой себя. И каждый предмет, думать о которых просто было невозможно в подобном контексте, отражал свечение всем существом. А именно существом казалась ожившая вдруг комната, искрящаяся под тяжестью отведенного ей божества.

И постепенно все перерастало в безвыходный плен, играющий в лицемерные сказки. Меркурий приблизился к постели, но не смог повторить движений из воспоминания. Перед ним появилось нечто восхитительное, терять, раскаиваться или совершать он совсем не собирался.