Валерий Хайрюзов - Отцовский штурвал (сборник)

И вдруг в наш дом пришла беда. В тот день, когда прозвенел последний звонок, мы хоронили отца. Его нашли убитым в тайге, куда он поехал в начале апреля за паданкой – так у нас называли кедровые шишки, упавшие на землю от ветра. На кладбище я не поехал, потрясение было настолько велико, что я, плача, держался за штакетник и не хотел идти вместе с теми, кто провожал отца. Став взрослым, я понял, что поступил неправильно: все детские обиды должны были отступить перед вечностью, в которую уносили отца. И эту вину перед ним я буду чувствовать всю жизнь: не пошел, не проводил… Прости, отец!

Для всех в памяти он остался уличным баянистом, который мог все: и баян смастерить, и чайник залудить, и совок для сбора ягод сделать таким, что хоть на всемирную выставку. Но основной его страстью была тайга. Он ее знал, любил и был там, как дома. И меня пытался приучить к ней. Ради нее он мог бросить очередную временную работу, забыть все предстоящие гулянки, все, что его связывало с городом и домом. Маму это взрывало: от тайги дохода с гулькин нос, надо кормить, одевать детей, а он, вместо того чтоб держаться за одну, хорошую, по ее мнению, работу, бросает все и уходит в тайгу. Отец говорил, что в тайге для него столы не накрывают, и нет там тореных троп и что работа там тяжелейшая. Да, это так, но я был на стороне мамы.

Отец надумал строить новый дом и решил напоследок еще раз сбегать в тайгу. А там его поджидал лихой человек. И вмиг розовые ожидания другой, лучшей для нас жизни оборвались, и уже ничего не зависело ни от меня, ни от мамы, ни от безвременно ушедшего отца. Но жизнь продолжалась.

Я не берусь утверждать, что после смерти отца я повзрослел, стал по-иному смотреть на жизнь, – это пришло не сразу. В то время все мои интересы были на улице, где все было так, как и в прошлое, и в позапрошлое лето: друзья, футбол, поездки на велосипеде с ночевкой на Байкал и на Олху. На какое-то время я даже забыл, что мы с Вовкой Савватеевым решили подать документы в аэроклуб.

Как-то в июльский день, возвратившись из очередного похода, у школы я встретил Витьку Смирнова. Он-то мне и сообщил, что Володька Савватеев уже сдал документы, только не в аэроклуб, а в летное училище. Меня словно кипятком обожгло: как же так, вместе занимались в планерном кружке, вместе прыгали с парашютом, а тут он уже в училище, а я с дружками колешу на велосипеде. Вон даже не поехал с классом после выпускного на Иркут, укатил с ночевкой на Олху.

Я сразу же вспомнил, что у меня нет медицинской справки, нет характеристики из школы. Более того, у меня не было и паспорта. Витька сообщил еще одну неприятную для меня новость: у него документы не приняли, потому что на момент их подачи абитуриенту должно исполниться семнадцать лет. Мы с Витькой не только были одногодками, наши дни рождения были в один день – шестнадцатого сентября. И все же я решил догонять поезд, в котором уехал Володька Савватеев. Я помчался домой, взял у мамы три рубля и поехал фотографироваться на паспорт. Но фотография была закрыта, мне сказали, чтобы я приезжал в понедельник.

– А сколько дней нужно ждать фотографию?

– Да дня два, три.

Не знаю как, но я уговорил фотографа, и он усадил меня на стул. В понедельник у меня уже была фотография, и я побежал в паспортный стол.

Мама приняла самое активное участие в моих хлопотах. Она попросила моего дядьку, Илью Михайловича, чтобы он похлопотал за меня с приемом документов.

– Зачем тебе в летчики, давай в медицинский, – предложил он. – Там у тебя не будет сложностей с возрастом.

Он достал мне бланк справки и я помчался в свою поликлинику, захватив медицинскую карту, которую нам выдавали в планерном кружке. Там были все отметки врачей, необходимые для полетов на планерах, к ним были приложены мои спортивные грамоты. Я находил нужного специалиста, показывал грамоты, карту, и он, глянув в нее, ставил свою подпись.

Через несколько дней я собрал все нужные документы и вместе с Ильей Михайловичем поехал в приемную комиссию.

Секретарем комиссии была молодая красивая женщина. Она была беременна, и ее, видимо, посадили на легкую, согласно ее интересному положению, работу. Илья Михайлович умел нравиться женщинам, он быстро уговорил секретаршу принять у меня документы. Правда, она предложила мне подать документы в Иркутское техническое училище, где тогда был недобор.

– Оно скоро будет летным, будешь ездить домой к маме, – советовала она.

Думаю, что будь она понастойчивее, я бы сдался, но вспомнив, что Володька уже подал документы в Бугурусланское летное, я не поддался на ее уговоры. Хотелось ехать в училище вместе с Вовкой.

Медицинскую комиссию в училище я прошел за один день. А через неделю начал сдавать экзамены. Их было три: сочинение, математика письменно и устно. Сочинение я написал на четверку, а вот на математике случилась история, которая могла повлиять на всю мою дальнейшую жизнь. Экзаменатором была молодая и строгая преподавательница из авиационно-технического училища, где мы сдавали экзамены. На ней было простое серое с белым воротничком платье, она прохаживалась между рядами, холодная и неприступная. Впрочем, к одному из поступающих она была совсем не равнодушна, останавливалась и что-то подсказывала ему.

Когда, оставив задачу на потом, я быстро решил примеры, сидящий сзади детина потребовал, чтобы я дал ему списать. Свое нетерпение он подкреплял тычками пером в спину. У нас с ним был один вариант, и я, по школьной привычке, быстро переписал решенные примеры и передал ему. И услышал грозное:

– Молодой человек, выйдите вон из класса!

Я понял, что обращались ко мне. От неожиданности я вспыхнул, тело покрылось потом, в тот момент красивая преподавательница показалась мне страшнее палача. Я лихорадочно пытался собраться с мыслями, но ничего путного из этого не выходило. И тогда, отчаявшись, я решил, что буду сидеть в классе до конца. Экзаменаторша медленно дошла до стола и обернулась.

– Я кому!.. – голос ее, нетерпеливый и строгий, увял, когда она увидела слезы на моих щеках. Отвернувшись к окну, она неожиданно начала что-то там разглядывать. Я ждал окончательного приговора, но его не последовало. Посидев тихо и безмолвно минут десять, я все же начал решать задачу. Видимо, пережитое волнение сказалось, и задача у меня не получалась. Сидящий рядом сосед, паренек из села Хомутово, написал на бумаге правильное решение и толкнул меня коленом. Я глянул, понял, на чем запнулся, и дальше все пошло как по маслу.

И вдруг вновь почувствовал, как в спину впилось перо сидевшего сзади соседа. До контрольного времени я не успевал свою работу переписать начисто. «Выживает сильнейший», – вспомнил я присказку Дохлого. Преподанного мне урока оказалось достаточно, я вытерпел шипение, матерки и уколы детины. Но работу все равно переписать набело не успел. Едва раздался звонок, я подошел к парню, которому явно симпатизировала экзаменаторша и который, как потом выяснилось, был курсантом технического училища, где проходили экзамены. У нас с ним был один вариант, я узнал ответ задачи – он совпадал с моим, и я облегченно вздохнул. Но тревога оставалась: в любой момент меня могли вычеркнуть из списков.