Касым Кайсенов - Партизанской тропой

— Ну, едем, — говорит Алексей Васильевич. — Нас ждут.

Так и прошла вся ночь в воспоминаниях и разговорах. А рано утром мы все отправились в Хоцкие леса.

Углубившись километра на три в лес, Алексей Васильевич остановил машину.

— Вася, — обратился он ко мне, — ты помнишь то толстое дерево?

Мы вышли из машины и тихонько пошли за Алексеем. Когда впереди показался клен, широко раскинувший свою могучую крону, передо мною как живой встал Гриша Проценко. Здесь, будучи смертельно раненным, он просил нас в последние минуты не оставлять его тела на поругание фашистам.

— Вася, — тихо сказал Алексей Васильевич, — наш дорогой друг покоится здесь с тех пор, как мы его с тобой похоронили. Эти цветы посадили дети из нашего села. Они часто приходят сюда, приносят венки. Гриша Проценко был настоящим патриотом, сыном своей великой Родины, за которую отдал жизнь.

Неожиданно меня сковала болезнь. Это случилось в 1949 году. Все быстрее и быстрее я стал уставать, приходил с работы разбитым, с трудом поднимался утром. Болели глаза. Зрение катастрофически ухудшалось. Сказывались старые раны, тяжелая партизанская жизнь.

— Ты переутомился, — говорили мне товарищи по работе. — Надо немедленно показаться врачам.

Опытные алма-атинские врачи обнаружили у меня опасное заболевание глаз и предупредили, что нужна срочная операция. Собираюсь в Одессу, к академику Филатову. Имя всемирно известного академика внушало большие надежды. Не теряя времени, отправляюсь в путь, но по дороге в Москву меня разбил паралич. Отнялись руки. В Москве я был срочно помещен в глазной институт имени Гельмгольца. Около месяца я пролежал в постели.

Врачи сделали все возможное, и вскоре я стал уже самостоятельно передвигаться. Врачебный консилиум решил направить меня на лечение в Одессу.

Скорый поезд приближался к Киеву. Как ни торопился я в Одессу, но все же решил остановиться в Киеве, повидать своих друзей-партизан. Из Москвы я телеграфировал товарищам. Встреча с друзьями радовала и страшила меня. Что скажут они, увидев больного, измученного человека вместо крепкого, бравого партизана, которого знали раньше? По дороге я не перестаю надоедать сопровождающей меня медицинской сестре:

— Скоро ли Киев?

— Сколько осталось до Киева?

Наконец поезд останавливается у киевского вокзала. Но тут иссякают и мои напряженные до предела силы. Я чувствую, что ноги и руки снова отказываются служить мне. Опять похоже на паралич… Вдруг слышу, кто-то окликает меня, и в следующее мгновение я оказываюсь на перроне, в кругу товарищей. Они не дали мне сойти, сняли со ступенек вагона. В душе я был очень благодарен им за такую бесцеремонность: сойти у меня не хватило бы сил.

Стою на перроне и сквозь невольно набежавшие слезы разглядываю друзей. Вот Надежда Ивановна Воронецкая — партизанка нашего отряда. Это ей я посылал телеграмму из Москвы. Меня пришли встречать бывший комиссар партизанского соединения Ломако, Крячек и многие другие.

— Что же это ты, друг, в партизанах ни разу, не болел, а тут сдал? Изнежился, наверное, дома? — шутит Крячек, но, как врач, он великолепно понимает мое плачевное состояние. Сразу же с вокзала друзья отвезли меня в Октябрьскую больницу, где работал теперь Крячек. То ли встреча с друзьями, то ли искусство врачей, а скорее всего то и другое, помогают мне: через несколько дней я поднимаюсь с постели, хожу, и мне настойчиво советуют продолжать путь в Одессу.

Яковенко Василий Петрович — партизан-разведчик.

Во время празднования 300-летия воссоединения Украины с Россией.

Но мне не хотелось торопиться с отъездом. Я давно собирался повидать заместителя Председателя Президиума Верховного Совета Украины Сидора Артемьевича Ковпака, — легендарного командира партизан. Наша встреча наконец состоялась. Принял меня Сидор Артемьевич тепло, ласково.

— Не огорчайся, — утешал он, — поправишься. Что значит какая-то болезнь для нашего брата партизана? Крепись. Выздоравливай и приезжай на юбилей Украины.

…Пять дней, как я нахожусь в Одессе. Здоровье ухудшается. Не перестает болеть голова, все тело горит. Свет в глазах меркнет. Я уже едва различаю пальцы своих рук… В Одессе меня тоже встретили бывшие партизаны. Один из них, Бычков, во время войны был в нашем партизанском соединении. Друзья подбадривали меня, шутили, но мне уже было не до шуток. Как чуда, ждал я свидания с Филатовым.

Бычков Андриан Павлович — начальник особого отдела партизанского соединения.

Академик принял меня скоро. Вместе с кандидатом медицинских наук Шевалевым и главным врачом института Будиловой Филатов осматривал меня около двух часов и установил, что предстоит очень трудная операция. Болезнь моя была запущена, все желательные сроки операции давно прошли. Зрение правого глаза сохранилось только на пять процентов. Академик долго искал пути удаления его. Надо было сделать это так умело и осторожно, чтобы не повредить левый.

Наконец настал день операции. Проводил ее лучший ученик академика Владимир Евгеньевич Шевалев. Операция длилась два часа. После операции мне туго забинтовали глаза, вывезли из операционной и уложили на койку. Так пролежал я целых пять дней. Затем в палату пришел академик, с ним ученики и лаборанты.

Стали снимать повязку. Минута была торжественной и вместе с тем тревожной. Лишенный зрения человек, впервые увидевший после операции свет, кричит от радости. У меня положение особое. Совсем недавно я видел небо, облака и деревья. Я закричу скорее всего тогда, если ничего этого не увижу.

Медсестра привычными осторожными движениями сняла маленькую повязку, убрала вату. Веки мои задрожали, и я осторожно открыл глаза…

Свет! Я вижу! Зачем-то ощупываю себя, вскакиваю с кровати и бросаюсь обнимать врача.

— Ну, товарищ Кайсенов, давай познакомимся, — Филатов с улыбкой протягивает мне руки.

— Спасибо, дорогой Владимир Петрович, — говорю я академику и крепко жму его руки. — От всего сердца спасибо.

— Операцию тебе делал товарищ Шевалев, — объясняет Владимир Петрович и ласково треплет меня по плечу. — Оставь и на его долю спасибо.

Я крепко обнял доктора Шевалева и расцеловал его.

После операции мой левый глаз стал видеть значительно лучше. Оказывается, застарелая опухоль правого глаза поразила зрительные нервы.