Джеймс Роллинс - Венец демона [litres с оптимизированной обложкой]

– Когда королева стала единственным насекомым, откладывающим яйца в гнезде, для других женских особей исчезла необходимость в яйцевой камере у основания жала. И они использовали этот резервуар более рационально.

– Теперь у них там яд! – сообразил Грей.

– Именно! Кстати, по этой причине вам не следует опасаться самцов ос или пчел. Особи мужского пола не откладывают яйца – а значит, и жалить не могут.

– Что ж мне, под брюхо им заглядывать, чтобы узнать, мальчик это или девочка? – Ковальски повел медвежьими плечами. – Если на меня сядет какая-то хрень, я ее сразу прихлопну.

– Давайте поговорим про одиночек, – снова вмешался Грей. – Насколько я понимаю, если у них нет королевы, то все особи женского пола продолжают использовать жала, чтобы откладывать яйца.

– Верно. Как я уже сказал, жало выполняет две функции: откладывать яйца и впрыскивать яд, воздействующий на жертву. В этом случае укус редко вызывает боль. По сути, речь идет о паразитах. В некоторых случаях они даже впрыскивают в тело хозяина вещества, вызывающие эйфорию. Бывают гусеницы, которые настолько одурманены, что позволяют замуровать себя живьем. Впрочем, действие токсина зависит от конкретного вида. Иногда жертву парализуют. Или вводят в заблуждение. Тогда носитель личинок будет готов драться ради их защиты. Но во всех этих случаях использование яда имеет одну цель.

– Какую же? – спросила Сейхан.

– Сохранить жизнь хозяина. – Судя по выражениям лиц, все поняли, к чему клонит профессор, однако он решил договорить. – Когда из яйца вылупляется личинка, ее ждет свежее мясо.

Слушатели с трудом сдержали гримасу отвращения.

Лучше пусть узнают правду сейчас .

Перед глазами Мацуи стояла бурлящая масса личинок, хлынувшая из разреза, когда он вскрыл тело змеи.

– Ну, а осы, с которыми мы имеем дело? – спросил Грей. – Насколько я понимаю, это социальный вид – они ведь прилетели роем.

– Нет, – медленно покачал головой Кен. – Это универсальный вид.

– Разве такое возможно?

– Как я уже говорил, вид очень древний. Скорее всего, он появился еще до разделения, о котором я рассказывал. И совмещает в себе характеристики обоих эволюционных направлений. – Профессор сделал паузу, чтобы все усвоили его слова. – Вчера вы стали свидетелями катастрофы. Но это еще не худшее, на что способен одокуро.

– Вы о чем? – напрягся Грей.

– Эти осы роятся с одной-единственной целью.

– А именно?..

– Создать лек.

– «Лек»? – нахмурился Ковальски. – Это что еще, блин, такое?

– Территория для спаривания. И нельзя допустить, чтобы им это удалось, – сказал Кен, обводя взглядом собравшихся.

– Почему? – настороженно спросил Грей.

Кен немного выждал, чтобы все окончательно осознали опасность ситуации.

– Потому что здесь разверзнется ад.

Крошечный трутень был почти слеп и глух. Два черных глаза, не больше десятка фасеток на каждый, напряженно ловили визуальные сигналы, но мир оставался безжизненным пятном, окрашенным в серый. Лишь приблизившись к предмету, трутень мог разглядеть детали.

Зато над его головой возвышалась пара усиков, каждый длиннее, чем все его тело, и опушенный на конце сенсиллами. Летя, трутень взмахивал этими чувствительными инструментами, которые использовал, чтобы разделить свой мир на тонкие запахи.

Он сел на лепесток, польстившись на сладкий нектар. Усики потянулись вперед в поисках источника запаха. У него не было сильных мандибул, как у сородичей, поэтому трутень вытянул длинный язык и набросился на залежи, скрытые в сердце цветка.

Наевшись, он почувствовал удовольствие. Опустошив цветок, поднялся на край лепестка, счистил пыльцу с лапок и отряхнул крылья.

Затем он почувствовал сигнал: феромон, для обнаружения которого его сенсиллы прошли долгий эволюционный путь. Слепая голова повернулась вслед за усиками. Химические вещества бомбардировали крошечный нервный узел. Не в силах противиться, трутень рванулся вперед. Крылья свирепо зажужжали, сжигая резервы нектара.

Кому сейчас нужен нектар! Его захлестнула кипящая смесь гормонов и запахов, наполняя серый мир, складываясь в туманный образ впереди.

Он обгонял других, рвущихся к той же цели. Они сталкивались, отскакивали, пробивались к источнику. Каждый старался быть первым. Мышцы в грудном отделе горели.

Запах впереди начал принимать очертания.

Наконец, приблизившись достаточно, трутень увидел цель своими крошечными глазками – и силуэт стал плотью.

Превышая их размерами в сто раз, она зависла впереди, источая феромоны эволюционного призыва. Они слетались отовсюду, садились на нее, карабкались…

Он приземлился среди них и вцепился в ее плоть парой задних лапок, превращенных в колючие покровные пластинки. Другие рухнули сверху, ломая крылья и конечности. А он всадил свои пластинки глубоко в сочлененную броню ее живота и цепко держался.

В свою очередь, она сражалась с ними. Бросалась в разные стороны, корчилась. Наконец под их общим весом перевернулась и рухнула сквозь лиственный полог на мягкие устилающие землю отбросы.

Он и остальные толкались и бились за наиболее выгодное положение. Из множества мелких пор вдоль ее живота продолжали течь феромоны. Трутень рванулся ближе, опьяненный запахом.

Едва он оказался достаточно близко, как гормоны заставили его собственный живот сжиматься, выталкивая эдеагус. Он ввел его через поры в один из ее бесчисленных яйцеводов – и начал извергаться, пока не превратился в оболочку.

Когда ничего внутри не осталось, трутень из последних сил оттолкнулся. Это усилие оторвало эдеагус от его тела; оно осталось воткнутым в яйцевод, словно вилка.

А он упал, разбитый и бескрылый.

Другие падали рядом, осыпаясь с ее огромного тела.

Хотя он опустел, но еще не выполнил свой долг.

Из тумана и мрака тень скользнула ближе, становясь более отчетливой для его крошечных глаз. Он понял, что видит перед собой.

Мандибулы.

Она хотела есть.

7 мая, 11 часов 49 минут, гавайское время

Хана, остров Мауи

Опираясь на обеденный стол, Грей смотрел, как профессор Мацуи извлекает из папки «Одокуро» пачку фотографий и раскладывает их на подернутой патиной деревянной поверхности. Каждая изображала осу. Были там и маленькие, и довольно большие.