Михаил Ляшенко - Из Питера в Питер. Повесть

Но в мае двадцатого года профсоюз строительных рабочих потребовал признать Мартенса официальным послом РСФСР в США. Начались новые митинги, протесты…

Решили Мартенса не арестовывать, но выслать немедленно… В ответ Мартенс организует «Американское общество технической помощи Советской России», «Комитет медицинской помощи Советской России», «Комитет американских женщин по оказанию помощи женщинам и подросткам Советской России», в Нью-Йорке прокатывается новая волна митингов за признание РСФСР и снятие экономической блокады…

За Мартенсом не было ни военных кораблей, ни боевых самолетов, ни по-современному вооруженных армий, ни промышленности, ни даже амбаров с хлебом. Золота тоже не было. За ним была до того нищая страна, что даже для производства лаптей пришлось организовать Чрезвычайную комиссию… Разоренная, голодная, нуждавшаяся во всем - от хлеба и соли до гвоздей и мыла. И самая страшная для капиталистов. Не оружием, не промышленной мощью - только идеями, только громко заговорившей правдой.

Вот к этому человеку, ленинской правдой творившему в Америке поистине чудеса, и пришли Ларька с Катей. Они увидели на двери табличку «Бюро русского советского представительства», услышали за дверью гул многих голосов… Ларька нахмурился и, не глядя на Катю, толкнул дверь…

Им показалось, что в комнате, куда они шагнули, нет ни одного советского человека, одни буржуи: новые костюмы, блестящие воротнички, сверкают золотые зубы, пахнет сигарами… Появление детей не сразу привлекло внимание этой шумной компании, где о чем-то спорили, чему-то смеялись. Но один, высокий, широкоплечий, с большим лбом, над которым вились светлые и редкие волосы, с узким подбородком под рыжеватыми усами, шагнул навстречу ребятам. Глубоко посаженные голубые глаза искрились юмором. Он улыбнулся такой простецкой и доброй улыбкой, что Катя невольно улыбнулась ему в ответ.

- Добрались-таки? - спросил этот человек, явно одобряя их приход. - Я ждал вас!

Ларька и Катя недоверчиво переглянулись.

- Вы из детской колонии питерских и московских ребят, вывезенных американским Красным Крестом на японском судне, верно?

Ребята закивали, Катя быстро, с улыбкой, Ларька все-таки недоверчиво.

- Ну, здравствуйте! - сказал незнакомец. - Я - Мартенс.

Теперь ребят заметили все и оглядывались на них с любопытством. Людвиг Карлович извинился перед своими посетителями, а среди них были и бизнесмены, и журналисты, и профсоюзные деятели - и провел ребят в кабинет.

В углу стоял большой письменный стол, против него - три кресла, а рядом со столом - книжный шкаф… На стене висел большой фотографический портрет, и, взглянув на него, Ларька наконец широко и облегченно улыбнулся… Фотография изображала Ленина. Около него был прикреплен государственный флаг РСФСР, сделанный не из кумача, а из шелка…

Мартенс, конечно, знал об одиссее ребят. Больше всего Людвига Карловича тревожили попытки ряда газет воспользоваться прибывшими в США не по своей воле ребятами для новой антисоветской травли. Он мало говорил, больше задавал вопросы и умел замечательно слушать.

Ему Ларька и Катя рассказали все… И об их непростом, бесконечном путешествии. И о том, как впервые его имя им назвал Джером Лифшиц, обещая всемирный хай… Тут Людвиг Карлович весело засмеялся: он знал Джерома Лифшица, радовался, что тот жив и его помнит. Рассказали о красных разведчиках; Мартенс снова задавал вопросы и был, кажется, доволен… Ларька хотел сказать даже о знамени краскома, но в последний момент застеснялся… Потом Мартенс по русскому обычаю напоил их чаем и повез к стадиону, где уже заканчивался концерт. Слушая, как восторженно и гневно говорят нью-йоркцы, осуждая всех, кто пытается не пустить русских ребят на родину, Мартенс подмигнул Ларьке и Кате:

- Молодцы!.. Будем бороться.

На следующий день он направил официальный протест правительству Соединенных Штатов, требуя немедленного возвращения вывезенных из Советской России детей… К этому времени о замечательном концерте русских детей, об их удивительной судьбе, о страстных просьбах ребят помочь им вернуться домой стало широко известно в Нью-Йорке. Нашлись газеты, которые дали более или менее правдивую информацию, писали и о триумфальных концертах в Сан-Франциско.

Но противники не унимались. Они упорно твердили, что именно ради спасения детей, ради их жизненных интересов не может быть и речи о возвращении в гибнущую Россию. Пронырливые репортеры нащупали-таки Ростика Гмырю и его дружков.

Америка ошеломила Ростика невиданным богатством. Витрины ломились от всякой снеди. Громоздились розовые, со слезой на ароматном срезе, ветчины и колбасы. Откормленные коричневые индейки сочились жиром. Вздымались к потолку горы румяных яблок, едва не лопающихся от сока груш, винограда, апельсинов, ананасов. Конфет, шоколада, пирожных было столько, что, если б их свалить в океан, вышел бы целый остров! Мимо всего этого изобилия сытые американцы шли и глазом не моргнув - до того обожрались. И одежды, самой дорогой, невиданной, тут было навалом. В витринах лежали даже золотые вещи и всякие драгоценности, просто так, за стеклом. И ходили американцы все в костюмах, при галстуках и запонках, в блестящих штиблетах - сразу видно, что денег девать некуда. Мальчишки и те носили буржуйские галстуки и шляпы.

Больше всего на свете Ростику и его дружкам хотелось жить так роскошно. Они и не воровали, держались только потому, что боялись попасться, а тогда ни за что тут не останешься, выгонят, придется переть домой.

Возвращаясь с концертов, они старались не торопиться, отставали, слонялись по улицам, глазели на витрины, восклицали с завистью:

- Вот это жизнь, мужики!

- Да уж житуха что надо…

- Ты бы хотел так жить?

- А кто бы не хотел?

- Да, жили бы мы здесь - ходили бы ручки в брючки, как заправские мистеры, и делали свой бизнес…

Однажды бежавший мимо торопливый репортер нью-йоркской «Трибюн» остановился, прислушался и, вытащив одной рукой записную книжку, другой ухватил Ростика.

- А как же сейчас, на концерте, вы просились домой? - спросил он, явно заинтересованный.

- Кто просился? Я? Мы? - зашумели Ростик и его гоп-компания, с горем пополам переходя на английский. - Ни боже мой! Что мы, дурные?..

- Мистер редактор, - сказал Ростик, приосанившись, - моя фамилия Гмыря, мои родители - коммерсанты… - Тут Ростик не очень и соврал - его отец и мать держали мясной ларек на одном из питерских рынков. - Мы все из приличных семейств, не какие-нибудь… Если хотите иметь самую жуткую правду о кровавых злодействах большевиков, мы вам все скажем. То, что мы видели и знаем, никто не знает. Только торопитесь, мистер… Это строго между нами. - Ростик задышал в волосатое ухо репортера. - Сюда, в Америку, уже засланы кровавые разведчики, самая страшная сила большевиков. Они нас всех поработили…