Георгий Осипов - Что там, за линией фронта?

Не буду описывать страданий и мытарств, какие мы претерпели на стокилометровом пути к Брянским лесам. К концу августа подошли к одной деревеньке, где, по слухам, не было гитлеровского гарнизона. Но, едва вступив в нее, были задержаны полицаями и препровождены в комаричскую тюрьму. Там были и допросы, и попытки вербовки в карательную бригаду. Не вдаваясь в подробности тюремной жизни, скажу, что и там у нас созрел план побега. Но неожиданно судьба распорядилась нами по-иному.

Как-то утром арестованных построили в тюремном дворе на поверку. Вместе с дежурным офицером появился худощавый незнакомец в штатском. Из строя приказали выйти пятерым: двум танкистам, одному летчику и двум артиллеристам. Все пятеро были переданы штатскому, который без конвоя повел нас к зданию больницы.

— Будете рыть погреб и котлован для котельной, — сказал он в пути. — Найдется и другая работа: заготовка сена, соломы. Осень не за горами.

Так мы познакомились с завхозом окружной больницы, он назвался Ананьевым Александром Ильичом. Как ему удалось освободить нас из тюрьмы, оставалось загадкой. От разговоров на эту тему он уклонялся. Завхоз навещал нас во время перекуров, расспрашивал, где и как попали в плен, кто откуда родом, есть ли родители, жены, дети, осторожно выспрашивал о наших дальнейших планах. Постепенно беседы стали более откровенными, и мы прониклись большим уважением к этому человеку. Узнав о нашем намерении бежать к партизанам, он как бы невзначай бросил: «Каждому овощу свое время…»

Где-то в середине осени, когда основные работы по хозяйству больницы были закончены, Ананьев попросил зайти к нему. Сказал, что нас троих — меня, Михаила Тиманькова и Михаила Богданова — вызовут в полицейский участок к определенному лицу и вручат какие-то документы. Назавтра все мы получили в полиции пропуска на проезд в Смоленскую область. На документах стояли подписи и печати с немецким орлом и свастикой. Нас сверлила мысль: «Почему в Смоленскую область?» Мы знали, что она полностью оккупирована и неизвестно, что ждет нас там.

Получив документы, я зашел попрощаться с Александром Ильичом, надеясь, что он объяснит, с какой целью нас отправляют под Смоленск, в лапы к врагу.

— Скоро узнаешь, — сказал он и предложил спуститься в только что выстроенный глубокий погреб.

Там в полутьме я увидел незнакомого человека в белом халате. Выше среднего роста, с открытым, приветливым лицом, с бородкой, он выглядел, по-видимому, старше своих лет. Поздоровавшись, он без паузы заговорил:

— Ничего не объясняйте. Мы знаем о вашем желании сражаться в рядах партизан и знали еще тогда, когда вы были в заключении. Пропуска в Смоленскую область выхлопотаны для дезориентации властей и для свободного прохода через полицейские посты. Когда минуете их, свернете на север, — и он назвал приметы, которые приведут к партизанам. Дал пароль и отзыв. — Пароль должен знать только ты один. Запомни и повтори! Продукты и снаряжение получишь у завхоза. Прощай, ни пуха ни пера!

Таким остался навсегда в моем сердце и в моей памяти доктор Павел Гаврилович Незымаев. Разумеется, я не мог тогда ничего знать о нем как о руководителе подпольной организации.

Пройдя километров 25—30, мы оказались, как вскоре выяснилось, в расположении партизанской бригады «За власть Советов». После длительной проверки и перепроверки меня и Тиманькова определили в диверсионную группу, а Богданова направили в соседний отряд. Не буду распространяться о действиях брянских партизан, — о них написано немало правдивых книг. Первое боевое крещение мы получили, взорвав локомотив на участке Комаричи — Льгов. Вскоре меня назначили командиром роты в отряд имени Руднева, а затем заместителем командира отряда по разведке. Дрались близ станции Суземка, чтобы вывести из строя железную дорогу Курск — Брянск, взрывали мосты и автоколонны на большаках.

К весне 1943 года, когда гитлеровцы готовились к битве на Курской дуге, против брянских партизан были брошены регулярные части. В одной из операций группы объединенных отрядов, когда нами был разгромлен крупный гарнизон эсэсовцев, случай вновь свел меня с Александром Ильичом Ананьевым, и тогда я узнал его настоящую фамилию — Енюков. К этому времени он уже был комиссаром разведгруппы отряда имени Чкалова. И лишь тогда он рассказал о делах молодежного подполья в Комаричах и его бесстрашном вожаке Павле Незымаеве.

Война в лесах ожесточилась. В схватке с карателями 11 июня 1943 года на большаке в районе Красная Слобода — Валовая был убит наш командир отряда Андросов, и я повел партизан в атаку. Это был мой последний бой: разрывные пули перебили голени. Самолетом вывезли на Большую землю, провалялся в госпитале восемь месяцев. Родители давно считали меня погибшим. Они рыдали от счастья и смотрели на меня, как на привидение с того света. После войны закончил в Казани институт, до недавних пор был директором средней школы, депутатом Елабужского городского Совета. Дети получили высшее образование. Старшие сын и дочь работают на КамАЗе, младший добывает нефть в Тюмени. За боевые заслуги в Брянских лесах я награжден орденом Красной Звезды и другими знаками воинской славы, являюсь ветераном войны и труда».

За время действия Комаричской подпольной организации группой П. Г. Незымаева было переправлено к партизанам до 350 человек: воины-окруженцы, считавшиеся убитыми или пропавшими без вести, а также гражданские лица, имевшие документы о непригодности к военной службе ввиду инфекционных и иных серьезных заболеваний.

Изучая личный состав в полицейских частях, незымаевцы обратили внимание на то, что среди наемников вермахта есть и здешние уроженцы. Был там, конечно, и уголовный сброд, и бывшие кулаки, и отпетые антисоветчики, которые по озлобленности и бесчеловечности соперничали с гестаповцами. Но были и другие. Незымаев вспомнил свой давний разговор с Енюковым о том, что всех мерить одной меркой нельзя. Одни служили в Красной Армии и раненными попали в плен. Другие, выйдя из окружения, не смогли пробиться через линию фронта. Некоторые только и ждали случая, чтобы уйти с оружием в руках к партизанам.

Просматривая списки командного состава подразделений бригады Каминского, Павел Гаврилович особо заинтересовался Фандющенковым Павлом Васильевичем, 29 лет, уроженцем села Хутор-Холмецкий. Был он начальником штаба двух батальонов полиции. Это имя врач уже однажды слышал из уст бывшего штурмана дальней авиации Виктора Старостина. Припомнилось Незымаеву и другое. Еще задолго до войны в доме его родителей на Привокзальной улице жила молодая работница Комаричского районного отделения госбанка Раиса, уроженка их родного села Радогощь. У девушки был жених, рабочий Радогощенского лесничества, по имени Павел. Парень изредка навещал Раю, бывал в их доме. В то время Незымаев еще учился в семилетке, разница в годах не помогала их сближению. Потом Раиса вышла замуж, и вскоре ее мужа призвали в Красную Армию. Служил он где-то в Белоруссии. Закончил военное училище, стал лейтенантом и выписал туда жену с ребенком. Павел Гаврилович подробно расспросил о нем родителей, и они вспомнили: жених, а потом муж Раисы носил фамилию Фандющенков, звали его Павел Васильевич. Парень был честный, работящий, из хорошей семьи. Теперь у Павла Гавриловича не было сомнений, что речь идет об одном и том же лице.