Георгий Осипов - Что там, за линией фронта?

— «Ласточка!», «Ласточка!» Идешь в тыл противника! Немедленно разворачивай на сто восемьдесят! Повторяю: на сто восемьдесят!

Напрягая последние силы, я стал набирать высоту, резко меняя курс. Через некоторое время вновь слышу свой пароль, а в наушниках отчетливо раздается властный голос капитана Волкова:

— «Ласточка!» Не дури, идешь в сторону фашистов, тебя обманывают!

Мысли мои заработали лихорадочно. Я вспомнил случаи, когда фашисты узнавали позывные наших пилотов и дезориентировали их в воздухе. Раздался залп, пламенем заполыхал мой мотор. Последнее напряжение воли — и я, снижаясь, ухожу в полусознательном состоянии к линии фронта, где и посадил без шасси свой горящий самолет. При посадке сломал ноги, а в бою навсегда потерял левую руку. На помощь пришли жители прифронтового села Мария и Петру, румынские крестьяне. Эти добрые люди обмыли мои раны и доставили в полевой лазарет.

Село, близ которого меня подобрали, находилось километрах в двадцати от города Яссы. Но что мог я запомнить в моем бедственном положении. Помню только, что в центре села у церкви сходилось несколько улиц, обсаженных акацией и ореховыми деревьями. На холме стояли низкие корпуса винокурни, а далее тянулись одноэтажные кирпичные склады. Людей в селе было мало. Гражданское население ушло подальше от места жарких танковых боев. Фамилию моих спасителей Марии и Петру я нацарапал карандашом на планшете, но надпись потом стерлась. Знаю только, что у них был сын, который учился в фельдшерском училище в Яссах, а потом был мобилизован в румынскую армию. В тот момент о его судьбе они ничего не знали и поэтому, наверное, так сердечно отнеслись к моему горю. Если когда-нибудь судьба приведет меня в Яссы, я постараюсь восстановить в памяти события многолетней давности и разыскать эту семью.

Из лазарета меня вскоре эвакуировали в далекий тыл. Когда впервые после мучительных операций пришел в сознание в госпитале в Тбилиси, надо мною склонилось лицо хрупкой девушки-грузинки в белом халате. Оно показалось мне до боли знакомым. Я напряг память — и вспомнил! Это лицо я видел на фотографии в портсигаре летчика нашей эскадрильи Юрия Аллахвердиева, который спас меня в бою. С ним мы учились в Москве в школе пилотов, вместе сражались над Украиной и Крымом, в Кишиневе и Яссах… Медицинская сестра была невестой Юрия, они дружили еще в сельской школе, встречались в Тбилиси и были помолвлены.

— Нелли!

Девушка встрепенулась, посмотрела на меня широко открытыми темными глазами:

— Кто ты?

Я горько усмехнулся. Даже родная мать не могла бы тогда узнать меня, обезображенного ранами и огнем.

— Я — Аббас, товарищ Юрия. Он писал вам…

— Да, да…

Нелли заплакала. Лицо мое было ужасным. Она силилась узнать меня по групповым фотографиям, присланным Юрием, но тщетно.

С тех пор мы стали братом и сестрой. Нелли выхаживала меня как маленького. Я и впрямь был беспомощен: руки нет, ноги в гипсовых лубках. Бог знает, где и как доставала она в то суровое время молоко, фрукты, вино, поддерживала во мне силы. Я втайне думал, что она продает свои личные вещи. Время от времени ей помогали родители, они жили в деревне близ Гори. Нелли читала мне вслух книги о Спартаке, Оводе, Корчагине, Маресьеве, писала за меня письма родным в Баку. Через три месяца я уже передвигался по палате, выходил с ее помощью в сад…

Аббас вновь зажег сигарету, глубоко затянулся.

Вечерело. Над морем садился огненный шар. Южный ветер неожиданно сменился норд-остом. Стало прохладно. Пошел дождь. Мы вошли в дом.

— Но война есть война, — продолжал он. — Ее гримасы безжалостны. За два дня до победы Юрий Аллахвердиев трагически погиб в небе над поверженным Берлином. Трудно описать наше горе. Я понял, что отныне мы обменялись с Нелли ролями, если эта фраза вообще подходит к такому случаю. Я делал все, чтобы помочь ей излечить душевные раны, восстановить надломленные горем силы и, подавив боль, продолжать работу в госпитале. Вести с фронтов были радостными, наши войска подходили к Эльбе. Воздух победы витал всюду, помогая заглушить боль утраты.

Вскоре Нелли первая узнала и сообщила всему госпиталю о том, что я награжден за мой последний воздушный бой над Румынией орденом Красной Звезды. Наша палата ликовала…

Мой собеседник мягко улыбнулся своими добрыми карими глазами.

— За радостную весть и теплоту души я тогда же назвал сестричку «Ласточкой», передал ей свой последний фронтовой пароль. С тех пор в нашей палате со всех сторон только и слышно было:

— Ласточка!

— Ласточка!

Наша черноглазая «Ласточка» успевала всюду, для всех находила слова привета и утешения. И не мудрено, что многие из нас выходили из стен госпиталя солдатами, готовыми к новым боям и новым испытаниям.

Неожиданно мне стало хуже — сказались тяжелые контузии. Меня отправили в Баку для продолжения лечения. Тем временем война окончилась, госпитали постепенно свертывались, солдаты возвращались домой. Так я навсегда потерял из виду нашу родную Ласточку.

Ушли безвозвратно годы, но я никогда не забуду тех, кто вырвал меня из смерти: летчиков Романа и Юрия, румынских крестьян Марию и Петру, грузинку Нелли. Вскоре после победы я женился. У нас в семье семеро детей, одни взрослые, другие учатся. В память о моей спасительнице они высадили в нашем садике виноградную лозу, дав ей ласковое имя «Ласточка»…

Я посмотрел на золотистые гроздья винограда, украшавшие стол, на кувшин с янтарным вином и вопросительно посмотрел на Аббаса.

— Да, да, это от «Ласточки», — сказал он, мягко улыбаясь.

Ночной телефонный звонок из Баку. Снимаю трубку. Слышу знакомый взволнованный голос Аббаса.

— Утром срочно вылетаю в Москву. Встреча в двенадцать дня в сквере у Большого театра. Обязательно приходите!

…Более трех десятилетий прошло с того рокового дня, как в дерзкой схватке с фашистскими стервятниками был подожжен и подбит самолет Рзаева. Горящим факелом пронесся он в небе и на глазах товарищей рухнул где-то за линией фронта.

И все эти годы однополчане 611-го Перемышльского Краснознаменного ордена Суворова истребительного авиаполка 17-й воздушной армии считали Рзаева павшим смертью храбрых. Собираясь ежегодно в День Победы, они добрым словом вспоминали своего азербайджанского друга, коммуниста, человека личной отваги и щедрого сердца.

И вот встреча — объятия, возгласы радости и изумления. Аббас Рзаев жив, «воскрес» из павших. На встречу к Большому театру пришли его самые близкие фронтовые товарищи, те, кто были свидетелями его «смерти» и сейчас первыми узнали, что он жив. Среди них Герой Советского Союза генерал-майор авиации Михаил Батаров, бывший командир полка, полковник Николай Исаенко, летчик подполковник Роман Волков и их однополчане. Тогда в годы войны, все они были юными офицерами, но за их плечами уже был немалый фронтовой опыт, завоеванный в жарких воздушных сражениях за нашу Родину.