Михаил Зуев-Ордынец - Желтый тайфун [Повесть и рассказы]

На экране запрыгала надпись:

Муж Мэри обычно возвращался очень поздно, вечером…

— …входит этот негодяй, — заливался в упоении Мак-Гиль, — этот мерзавец и соблазнитель! Он входит смело в… То есть, виноват, это входит смело муж счастливого семейства. Обратите внимание, как нежно целует он руки жене, затем целует ее в лоб, затем целует дочку, затем целует… Тьфу, дьявол! Верти быстрее, — пустил уже сквозь зубы шотландец, косясь на демонстраторскую. — Не могу же я битый час рассказывать о поцелуях…

Давать объяснения было трудно. Приходилось сначала самому разбираться в запутанном сюжете, а чтобы не получались паузы, болтать в это время всякую чепуху. Но пока все сходило благополучно.

Часть за частью, со скоростью курьерского поезда, мелькали на экране. Приближался конец последней, шестой части. Чувствуя близкую передышку и возможность промочить горло, Мак-Гиль от усердия буквально рыл землю. Голос его то звенел благородным негодованием, то дрожал неподдельными слезами:

— …Она умоляет о прощении. Но он неумолим, как… сборщик податей! Не глядя на ее слезы, он вынимает из кармана револьвер и стреляет в нее. Она падает, истекая невинной кровью. Так был разбит вдребезги счастливый семейный очаг! Конец! Антракт десять минут!.. — И, не дожидаясь., когда дадут свет в зал, нырнул поспешно за экран. И снова запах водки вызвал слюну у передних рядов.

Затлелись под потолком лампочки. Зрители, все еще не отрываясь от экрана, от неожиданности замигали глазами. Но вот головы завертелись, закивали удовлетворенно. Загремели отодвигаемые скамейки, зашаркали шаги. Из-за экрана неслось бульканье бутылки.

Но Кобблер видимо спешил. Бранчливо задребезжал звонок и выгнал Мак-Гиля из-за экрана. Вытер губы полой сюртука и снова грохнул в бидон:

— Приступаем ко второй части нашей программы. Внимание, джентльмены! Кино-хроника! Сейчас вы увидите события…

Кобблер высунул в зал голову:

— Готово? Даю!

Шотландец мотнул утвердительно головой:

— Давай… Увидите события…

Зал погрузился в темноту. Из окошечка демонстраторской вырвался острый, ослепительно красивый луч, долетел до экрана и, разбившись о полотно, разбрызгался кровавыми буквами:

СОБЫТИЯ В ШАНХАЕ.

— …Увидите события!.. — выкрикнул с особенной энергией Мак-Гиль и, зацепив краем глаза кровавые буквы на экране, смолк, от испуга икнув тяжело, всем нутром.

Молчал Мак-Гиль, молчало пианино, которое он забыл завести, затаил дыхание зал. Лишь стрекот аппарата наливал тишину гнетущим унынием.

Кровавая надпись на экране растаяла. Засерела улица. Большие каменные дома выстроились в ряд, опоясавшись многоярусными балконами. Причудливые, узкие, вертикальные вывески. Автомобили. Рикши.

Зал вздохнул тяжело, сотнями грудей. Словно револьверный выстрел, разорвал тишину вскрик:

— Шанхай!

— Кобблер! — крикнул негромко и перепуганно шотландец. — Лучше бросьте! Остановите!

Но Кобблер, видимо, не слышал, и экран молча, без слов, рассказывал. Улицу затопила многотысячная толпа. Мелькали поднятые в возбуждении руки, широко открытые рты кричали что-то, неслышное, но видимо злобное и страшное. В дальнем конце улицы, словно из-под земли, выросла угрюмая шеренга английских солдат. На зрительный зал уставились дула их карабинов.

По залу пронесся полувздох, полустон.

Дула карабинов плюнули клубками белого дыма. Толпа на экране вздрогнула и шарахнулась сюда, прямо на Мак-Гиля.

— Кобблер! — испуганным буйволом заревел он: — остановите же наконец вашу дьяволову машинку!

Кобблер выглянул в зал.

— В чем дело?

— В чем дело? — сучил кулаками шотландец. — Вы хотите, чтобы за пять долларов в неделю меня разорвали в клочья эти желтые джентльмены? Не позволю! Посмотрите на экран!

Кобблер ахнул и нырнул в демонстраторскую. Экран испуганно замигал. Картина вышла из рамки. Бегущую толпу словно кто-то перерезал пополам жирной чертой. В нижней части экрана прыгали головы бегущих людей, над ними же топтались бесчисленные ноги, несущие безголовые туловища. И этот клубок голов, ног, туловищ был так безобразен и кошмарен, что у Мак-Гиля засосало под ложечкой.

— Кобблер!.. Стой!.. Не могу-у-у!.. завыл он.

Экран мигнул в последний раз и побледнел. Слиняла бегущая толпа. Под потолком вспыхнули лампочки.

Мак-Гиль взглянул на зрительный зал, и волосы на его голове зашевелились червями. Зал — точная копия экрана. Те же возбужденно поднятые руки, открытые широко рты, зловещие вспышки в глубине узких, косопрорезанных глаз. Но было и еще что-то более ужасное — это крики.

Зал ревел, гудел, стонал. Крики обрушивались лавинами, грохотали взрывами:

— Шанхай!.. Белые дьяволы!.. Расстрел!.. А теперь издеваются!.. Шанхай!..

Мак-Гиль почувствовал вдруг, что пузо его, словно набитое камнями, потянуло к земле. Мелкая дрожь булавками пронизала спину и поползла вниз, к ногам.

«Душа в пятки уходит, — обреченно подумал он. — Значит, баста!»

Затем началось что-то непередаваемое. Зал ревущим многоголовым чудовищем ринулся на него. Опрокинул, придавил к полу. Затем взбросил высоко над головами и потащил к дверям.

Последнее, что он увидел, десятки желтых рук, уцепившихся за ноги Кобблера. И Кобблер, уцепившийся за свой киноаппарат. Руки дружно рванули и выволокли Кобблера из демонстраторской. Кобблер мужественно волочил за собой аппарат.

И все пропало.

Черпнул жадно ноздрями острую свежесть ночи, и мысль снова заработала. Ощупал голову, ноги, руки, с удивлением убедился, что все цело и все на своих местах. Не хватало лишь правой полы серого квакерского сюртука. Огляделся. Увидел, что стоит на плотине, недалеко от того места, где сегодня вечером рыбак огрел его веслом по мозолям. Рядом стоял хозяин, прижимая бережно к груди, как любимое дитя, киноаппарат. Вокруг живым кольцом толпа, но уже молчаливая и спокойная. В стороне отдельная кучка раскладывала на плотине что-то большое, квадратное, белое. Вглядевшись, узнал экран, видимо сорванный толпой.

От пережитых потрясений страх перековырнулся кверху ногами и превратился в тупое безразличие.

Равнодушно спросил у Кобблера:

— Хозяин, что это они задумали?

Кобблер дернул губой:

— Разве не видите? Покачают на экране, а потом сбросят с плотины в пруд.

Снова забегали по спине холодные мурашки:

— В пруд? Не позволю! Уговору не было, чтобы за пять долларов в неделю — и в пруд!..

Кобблер надвинулся на него угрожающе:

— А кто виноват? Кто с пьяных глаз приволок сюда этот проклятый фильм? Кто, я спрашиваю? А?

Убедившись, что обе руки Кобблера, благодаря аппарату, заняты, шотландец вызывающе усмехнулся:

— Конечно, всегда я во всем виноват! А разве я не кричал вам тысячу раз: хозяин, остановите свою чертову трещотку? Не кричал? А?