Норман Льюис - Вулканы над нами

— Разумеется. В подобных случаях ничего не признают. Не сообщать же о таких вещах по радио, через громкоговорители. Даже если вы купили страну и оплатили покупку дважды и трижды, все равно вам приходится управлять с помощью правительства. Если вы вес еще не уверены, Вильямс, кто платит вам жалованье, я могу написать в столицу, и вам пришлют формальный приказ из Генерального штаба. Поверьте, я был бы счастлив всего этого избежать. Чего я хочу — это сердечных, товарищеских отношений, чтобы никто никем не командовал, никто никому не приказывал.

В конце концов из нас двоих военный человек вы. Правда, у меня есть скромный административный опыт, но это все, чем я могу похвастать.

Прежде чем я успел что-либо ответить Элиоту, началось землетрясение. Сначала это был еле слышный гул — так бывает, когда сидишь на станции метро, — поезда еще нет, но о его приближении знаешь по едва ощутимой вибрации. Шум стал нарастать, словно пробиваясь по подземному туннелю, и вот я услышал его внутри себя. Какие-то люди побежали к главному зданию отеля, потом раздался звук, напоминающий треск тронувшегося льда, — это стали лопаться оконные стекла. Виски выплеснулось из стакана и потекло у меня по руке, свет погас. Я поднялся и включил аварийную лампочку, установленную специально на этот случай. Если бы я был один, то вышел бы в патио — при землетрясении это разумеется само собой, но Элиот по-прежнему сидел, и я видел, что он не собирается двигаться с места.

Тяжелая люстра качалась у него над головой, он о чем-то меня спрашивал, но мысли у меня сбились, и я не слышал его слов. Он делал вид, что не замечает происходящего. Мне даже показалось, что он наблюдает за мной с легкой насмешкой. Подземный гул пошел на убыль, переходя в далекое тревожное ворчание.

— Двести в неделю. В любой другой стране столько получает генерал. Мне кажется, нас нельзя упрекнуть в скаредности. Мне кажется также, что люди вашего типа выполняют взятые на себя обязательства добросовестно, с открытой душой.

За окном все еще продолжалась суета, — наверное, люди выносили на улицу из домов свой скарб. В Гвадалупе за год бывает не меньше пятидесяти землетрясений. Иногда за первым толчком следует второй; он всегда сильнее. Третий бывает еще сильнее. Меня раздражало спокойствие Элиота, которое он напускал на себя, в пику мне.

— Разумеется, я выполню свои обязательства, — сказал я. Потом холодно добавил: — С открытой душой или нет, это, я полагаю, неважно. Важны результаты.

— Вот и отлично. Забудем об открытой душе и сосредоточимся на результатах.

Элиот явно был доволен.

— Я приму те меры, какие сочту нужным, исходя из создавшегося положения.

Эта фраза была задумана мною как отступление с барабанным боем, но прозвучала слабо.

— Разумеется, — сказал Элиот. — Главное, принять какие-нибудь меры, и принять поскорее, потому что через три недели мы привезем туристов и здесь должно быть тихо и спокойно, как в Уайт Сэлфер Спрингс [10] Известный американский курорт. . Какие же это будут меры, капитан?

— Сейчас не совсем подходящее время их обсуждать. Если беглецы отдадутся в руки властей и вернут оружие, это вас удовлетворит?

— Да, конечно.

— Так вот, покончим на этом.

— Прекрасно. Надеюсь на вас полностью.

Хотел бы только еще раз напомнить вам, что в создавшейся ситуации таится определенная опасность. Если мы не примем немедленно энергичных мер, индейцы, работающие на Компанию, могут поднять общий бунт.

Мне не хотелось обсуждать дальше эту тему, и я ничего не ответил. Только что я собрался сказать, что было бы недурно лечь спать, как Элиот заговорил о другом:

— Да, чтобы не забыть. Вы помните, я рассказывал вам, что мы хотим организовать постоянные экскурсии к кратеру Тамансуна?

— Следопыты в вагонах, или Вагоны со следопытами?

— Как вам больше нравится. — Элиот вернулся к своему снисходительному тону. — Мы расширили старую тропу для мулов, и теперь там проходит джип. Вид оттуда, должен вам сказать, потрясающий, — Кто там не побывал, не может даже представить. Не забудьте захватить фотографический аппарат, не то будете кусать себе локти.

— Я не такой уж страстный фотограф.

— Жаль. Во всяком случае, поездка вам понравится. Так вот, как я уже сказал, мы повезем туда в джипах своих туристов. Индейцам, которые обосновались там наверху, сказано, чтобы они покинули гору. Вы понимаете, запретить туристам их фотографировать невозможно, а как только они наведут свои аппараты, индейцы забросают их камнями. Именно так вышло, когда мы первый раз туда поехали. Сейчас мы имеем официальное судебное решение на этот счет. Закон запрещает препятствовать обозрению красот природы. Мы даем им день-два, чтобы они убрались оттуда со своим хламом. Если они будут упорствовать, полиция арестует их. Я буду вам очень признателен, если вы пошлете ваших людей вместе с полицией.

— Но это не входит в их обязанности.

— Полностью согласен. Это дело полиции, и полиция обязана принять все необходимые меры. Но поскольку мы оба заинтересованы, чтобы все прошло тихо и гладко, есть смысл послать туда вместе с полицией несколько солдат. Они не решатся тогда оказать сопротивление.

— Мне нужно подумать, прежде чем я дам вам ответ, — сказал я. — Кстати, я хотел бы взглянуть на это судебное решение.

— Оно у Мигеля, у интенденте. Я скажу, чтобы он завтра же принес его вам.

Элиот допил стакан, и поставил его на стол решительным жестом, означавшим, что разговор окончен.

— У меня еще кое-какие дела, и я вас повидаю. Новых толчков, как видно, не будет.

При каждом землетрясении я все жду, что наша древняя колокольня возьмет да и рухнет.

Он протянул мне руку:

— Спокойной ночи, Вильямс. Мигель принесет вам это решение завтра утром.

Я вышел на улицу вместе с ним. Люди еще бегали взад и вперед с лампами в руках, боялись вернуться домой. Луны не было, Тамансун вырисовывался черным треугольником на фоне звездного неба. На вершине горы светилась красная точка. Это индейские шаманы совершали свои священные таинства. Через несколько дней огни на их алтарях погаснут навсегда.

Элиот ушел, но я все еще чувствовал себя взволнованным и решил направиться на пласа. Накрапывал дождь. Не успел я дойти до конца Калье Барриос, как фонари снова зажглись и лужи на мостовой запестрели отражениями свирепых быков, потоков крови, задумчивых курильщиков сигарет и синевы рекламных плакатов. Когда радиолы-автоматы смолкали, воцарялась глубокая тишина. Такая тишина, что можно было услышать жалобное тявканье шакалов где-то далеко, под деревьями, где спали на насесте куры. Час шел за часом, я шагал по улицам, стараясь успокоить мятущиеся мысли. Когда мне показалось, что я сумею заснуть, я вернулся в отель, разделся и лег.