Норман Льюис - Вулканы над нами

Electricidad. Когда я прикасался к ней, мне казалось, что меня ударяет током. И еще — мне не приходилось этого раньше испытывать — она подчиняла партнера своему ритму. Я сразу понял, что не могу вести ее в танце, покорился, и мы завертелись и закружились, как два дервиша. Танцующих становилось все больше, скоро нас совсем оттеснили в угол.

— Я тебе нравлюсь?

— Ты прекрасно танцуешь.

— Нет, не то. Я о другом спрашиваю.

— Конечно, ты мне нравишься.

Я говорил правду, хотя я мог бы добавить, что она не только нравится мне, но еще и пугает меня.

— По тебе не видно. Когда я нравлюсь мужчине, он это мне показывает.

Я продолжал удивляться, что эти прелестные губы рождают столь примитивную речь.

— Ты не слышишь, что я говорю?

— Как же он тебе это показывает?

— Господи! Он меня прижимает покрепче.

Что, от меня дурно пахнет, что ли? Вот так-то лучше. А сейчас совсем как надо. Слушай, Дэвид, — тебя Дэвид зовут, верно? — почему тебе не побыть здесь подольше? Мы могли бы встречаться.

— А Кранц?

— Жалеешь дружка? А? Можешь о нем не заботиться. Он хочет смыться. Он не говорил тебе? Мне он тоже не говорил, но я чувствую. Ему здесь надоело. Послушай, что я тебе скажу. Он покупает мне кондитерскую лавку на Шестой авеню, хочет утешить меня.

Готовит приятный сюрприз.

Она состроила гримасу, очень неприятную гримасу, как это умеют делать хорошенькие женщины.

— Ну что ж, лавку всегда можно продать.

— Нет, не всегда. Эту не продашь. Не знаю, как он это устроил, но ее нельзя будет продать.

Музыка оборвалась, паковый лед распался, мы вернулись к нашему столику.

Анета сказала, что скоро придет, и Кранц уставился на меня покрасневшими глазами. Он весь обмяк, словно жара растопила ему кости.

— Просила она, чтобы ты взял ее на содержание?

— Просила — о чем?

К своему ужасу, я почувствовал, что меняюсь в лице, и разом проглотил скопившуюся во рту слюну. Все это служило свидетельством моей вины, но вины не было.

— Будем считать, что просила. Я как раз думал, попросит она или нет. — Кранц подался вперед и положил руки мне на плечи. — Не подумай, дружище, что я тебя виню. И девочка не виновата. Pauvre enfant.

— Она сказала, что ей будет приятно встречаться со мной. Я полагаю, что это довольно обычная любезность.

— Разумеется, совершенно обычная. Но это значит, что она обо всем догадалась. Вот в чем дело.

— Если хочешь знать, я ответил ей, что очень занят.

Это было, кстати, то самое, что я собирался ей сказать и сказал бы, если бы музыка не смолкла.

Кранц отпустил мои плечи. Он совсем расчувствовался.

— Я никогда не осудил бы тебя, Дэвид, что бы ты ни ответил ей. Ты — джентльмен, человек чести, и ты мой друг. Я говорю так с тобой потому, что, сам видишь, я напился. Я хочу сказать тебе кое-что по секрету, Дэвид. Ты, наверное, удивишься. Я решил смыться. Это не так легко. Анета меня очень любит и боится остаться одна. У меня не было бы такой тяжести на душе, — Кранц потыкал себя кулаком в солнечное сплетение, — если бы я знал, что о ней позаботится человек вроде тебя. Она выше всей этой швали, поверь, Дэвид.

Я молчал, надеясь, что он переменит тему.

— Что ты сказал? — Голова Кранца повернулась, как на шарнире. — Если тебя не затруднит, сядь, с другой стороны. У меня левое ухо не в порядке. Многие думают, что я глухой.

От этой духоты у меня начинает шуметь в ухе.

Так о чем же мы говорили?

— Ты сказал, что хочешь уехать.

— Нет, я еще о чем-то хотел сказать. Ну. конечно, о твоей финка. Хорошо, что я вспомнил. Тебе ее возвращают. Недурно? А? Ну, счастлив ты? Хочется спеть или сплясать?

— Конечно, я рад. Разумеется.

На самом деле я не испытывал никакой радости. Только легкое удивление, что я отнесся к этому известию с таким безразличием.

— Я все выяснил сразу после твоего ухода.

Сегодня утром. Вопрос дней. Самое большое — две-три недели. Главное, что состоялось решение. Это она идет?

— Нет, — сказал я.

Это была другая мулатка, тоже в золотой парче, но совершенно не похожая на Анету.

Я понял, что Кранц, которого я никогда не видел в очках, в десяти ярдах от себя не различает человеческого лица.

— На твоем месте я немедленно бы уехал и тихо отсиделся где-нибудь в укромном уголке.

Самый неподходящий момент заводить себе врагов. Faut pas emmerder les gens. Она просто пропала куда-то, ты не находишь? Слушай, дашь ты мне прямой ответ на прямой вопрос?

— Постараюсь.

— Мне нелегко спрашивать об этом. Берешь ты ее на содержание или нет?

— Нет.

— Это твое последнее слово? Может быть, ты еще подумаешь?

— Здесь не о чем думать.

— Очень жаль, — грустно сказал Кранц. — У нее хорошие задатки. А если бы она была спокойна за свою судьбу, то стала бы совсем другой. Такая красавица. Я хочу кое-что оставить ей, не знаю только, что из этого получится. Ты устроенный человек, и ей нужна твердая рука.

— У меня хватает своих забот. Почему бы тебе не остаться с ней, если ты так о ней беспокоишься? Или взять ее с собой?

— Не знаю, как объяснить тебе, Дэвид.

Если хочешь знать — это судьба. Судьба гонит меня вдаль. Опасности, которые меня ждут, я должен встретить один.

Когда Кранц говорил «судьба», следовало понимать «тщеславие». Тщеславие гнало его вдаль. В своих мечтах он рисовал себя не иначе как вечно юным искателем приключений.

— Куда же ты теперь собираешься?

Кранц просиял.

— Я получил интереснейшее предложение.

Чисто административная работа. Мне поручено реорганизовать армию. Довольно с меня банановых республик. Хватит джунглей, хватит индейцев. Крупное ответственное дело. Мечта моей жизни.

— Когда же ты приступишь к этому делу?

Кранц понизил голос.

— Сначала требуется подготовка. Она может затянуться на месяц-два. Я вылетаю через несколько дней, чтобы быть на месте. Нынешнее командование должно уйти в отставку.

— Должно уйти, но может и отказаться?

Правильно я рисую картину?

— Да, может не захотеть. Я не отрицаю этого. Но нас поддержат военно-воздушные силы. А возможно, что и флот. На флот, впрочем, надежды мало.

Дело было яснее ясного.

— Ты же сказал, что это чисто административная работа?

— Я и сейчас так говорю. Но сперва нужно произвести государственный переворот. Ны — нешнее правительство вот-вот падет. После это — го я займусь реорганизацией армии. Хочешь получить местечко? Я тебе устрою.

— Ты серьезно предлагаешь?

— Конечно. Мне хочется, чтобы ты был со мной.

— На мой взгляд, все это несколько фантастично.

— Фантастично? — В голосе Кранца было искреннее изумление.

— Тебе поручают реорганизовать армию после государственного переворота, не так ли? После государственного переворота. А что, если новое правительство переменит свое решение? Ведь новые правительства только и делают, что меняют свои решения. Не кажется тебе вся эта затея довольно рискованной?