Евгений Рысс - Слепой гость. Повесть

- Выведите меня на дорогу, добрые люди, - просил он, - выведите меня на дорогу.

Мать окликнула его, и он, седой старик в белом тумане, заговорил злым и насмешливым голосом:

- А, добрая Гуризад, легковерная женщина, у меня для тебя хорошие новости! - Он засмеялся нехорошим смехом. - Нас с тобой обманули, Гуризад.

Я почувствовал, как у матери задрожала рука.

- Что случилось? - спросила мать. - Ну, говори же…

Старик смеялся и мотал головой.

- Нас с тобой обманули, Гуризад. Чудес не было. Никто никого -не исцелял. Это выдумали торгозки на базаре, сплетницы, пусть бог им даст нелегкую смерть.

Мать опустила мою руку. На нее было жалко смотреть.

- Мамед, - сказала она, - неужели это правда?

И в это время подул ветер. Так бывает в горах: ветер налетает внезапно. Он врезался в облако, неподвижно лежавшее на Мертвом городе, и стал рвать его на клочья. Туман, оседавший росой на камнях, колыхнулся, дрогнул и понесся стремглав над могилами и людьми. Ветер теснил его, гнал все дальше и дальше и наконец бросил в ущелье. Тогда с чудовищной высоты обрывов стали медленно низвергаться огромные облачные водопады. Голубое небо открылось над нами, солнце весело и свободно бросало к нам свои лучи, и мы увидели всё вокруг нас.

Кладбище находилось в котловине, окруженной горами. Толпа заполняла ее до краев. Сотни людей стояли не двигаясь и смотрели в центр котловины. Таи была раскинута белая палатка, а перед палаткой были разостланы ковры. Человек в белом стоял на коврах, молитвенно подняв руки к небу.

С тех пор прошло много времени, но каждый раз, бывая в больших театрах, где внимательная публика ждет с нетерпением начала, я вспоминаю этот момент. И когда по невидимому сигналу занавес взвивается вверх и на сцене стоят нарядные, готовые начать представление актеры, наступает короткий перерыв. Уже поднят занавес, а актеры еще молчат и не двигаются. Еще секунда - и все задвигалось и зашумело. В эту секунду я вспоминаю облако, сдернутое ветром, молчаливую толпу и на ковре неподвижного человека в белом.

Сейчас, когда облака обвалились в ущелье, котловина наполнилась звуками, смехом, криками, говором многих людей. Здесь встречались знакомые и кричали друг другу издалека, сообщали новости, расспрашивали о делах и о здоровье. Загорелые люди с равнины, скаля ровные, белые зубы, шутили о чудесах, которые должны были произойти. Женщины, перебивая друг друга, рассказывали смешные истории о муллах, о знахарях. Можно было подумать, что толпа собралась посмотреть плясунов или фокусников. И среди этой огромной толпы разумных смешливых людей странно выглядел белый человек на ковре, вздымавший руки к ясному, голубому небу.

Да, толпа была настроена шумливо. Она ничем не напоминала собрания правоверных. И даже когда-то знаменитые своею покорностью мусульманские женщины были почти все без покрывал, смеялись и разговаривали вместе со всеми.

- Эй, Адиль! - кричал высокий, дюжий хлопкороб, взобравшись на могилу. - Эй, товарищ, ты от чего приехал лечиться? Не занимай очереди, уступи ее тем, у кого дома злая жена. Имам излечивает женский характер.

Старика, медленно пробиравшегося между могилами, окликали со всех сторон:

- Что, дедушка, захотел снова стать молодым? Смотри, пенсии лишат.

А добродушный толстяк любопытствовал:

- Вы не знаете, граждане, имам бюллетени дает? И платят ли по его бюллетеням в страхкассе?

На одной из могил сидел, куря папироску, Баширов. Он пересмеивался с компанией черноусых виноградарей и, увидя отчима, махнул ему рукой. Отчим улыбнулся и закивал головой, но мать шла впереди к даже не взглянула-на Баширова. Она вся была поглощена одной мыслью - мыслью о чуде. Она тащила нас с отчимом за руку ближе и ближе к белой палатке. Держась за мое плечо, спотыкаясь и бормоча про себя, плелся за нами Мамед.

- Женщины!- говорил он. - Разве они понимаю? разумное слово? Ей, кажется, объяснили, что чудес нет, но она не верит. Она надеется.

Но мать шла, не отвечая на его бормотанье, и толпа вокруг нас становилась все гуще, и чем ближе к палатке, тем молчаливее и серьезнее были люди. Здесь многие-стояли в молитвенных позах, и старухи смотрели вперед с надеждой и верой.

А мать шла как одержимая, и за нею шел отчим, изумленно оглядываясь, и я, настроенный весело и смешливо. Слепой потерялся. Его оттерли в толпе. Некоторое время. я еще видел позади себя его худое, морщинистое лицо, а потом нас обступили молящиеся старики и черные, горбоносые старухи.

Наконец мы вышли в первый ряд. Пустое пространство перед палаткой было окружено плотным кольцом людей. Здесь было тихо. Слышалось только негромкое бормотанье. Это стоявшие вокруг читали стихи из Корана. И так же негромко читал человек в белом, стоявший на ковре у палатки. Я ожидал увидеть муллу, ко, к моему удивлению, это оказался совершенно мне незнакомый человек. Он опустился на колени и низко пригнулся, а потом поднял от земли голову и сказал нараспев:

- До тебя тоже пророки были предметом насмешек: наказание, над которым они смеялись, постигло насмешников.

И стоявшие вокруг старики повторяли за ним:

- Скажи им: пробегите землю и увидите, каков был конец тех, которые считали наших апостолов обманщиками.

Я нимало не удивился, увидев Бостана, стоявшего впереди всех, с лицом человека, которого не удивишь ничем на свете. Зная его характер, я должен был с самого начала догадаться, что уж, конечно, он находится в самом центре событий.

Бостан мне мельком кивнул головой и сразу же перевел глаза на палатку. Да и я сейчас же забыл о нем, увидев совсем возле себя Фейсалова. Фейсалов, толстый и важный, стоял, поглядывая по сторонам с начальственным видом. Он был всегда и везде одинаков, и можно -было подумать, что он заведует Мехди и от него зависит, будут сегодня чудеса или не будут.

Когда мне надоело смотреть на Фейсалова и на молящегося человека возле палатки, я посмотрел назад, на толпу, заполнившую котловину. В первых рядах стояли молящиеся. Они повторяли стихи из Корана и верили, что аллах смотрит на них с неба. Дальше стояли зрители, обыкновенные зрители всякого зрелища, будь то цирк, зверинец или явление Мехди. В общем ничего исключительного, ничего подчеркивающего значительность и важность минуты не было. Просто молящиеся и просто толпа. Ничто не предвещало того, что через несколько минут толпа падет ниц, потрясенная чудовищными событиями. И человек на ковре молился так же, как молятся обычно в любой мечети.

Я огляделся еще раз. Нет, не все было по-будничному. Я увидел глаза моей матери. Я увидел калек, стоявших в толпе. Этих людей сюда привело отчаяние и безрассудная надежда. Они смотрели на молящегося, на палатку, на ковры, они ждали чудес, чудес во что бы то ни стало.