Генрик Сенкевич - В дебрях Африки

– Необходимо, необходимо найти во что бы то ни стало! – повторял он про себя.

Хрипящее дыхание слона, который, как мог, выдыхал зной из легких, поминутно прерывало размышления мальчика. Но через некоторое время ему показалось, будто он слышит какой-то звук, похожий на стон, доносившийся с другого конца лагеря, где лежали покрытые на ночь травою мехи с водой. Стон повторился несколько раз. Желая узнать, что там случилось, Стась встал и направился к небольшому возвышению, находившемуся шагах в пятидесяти от палатки. Ночь была так ясна, что он издали уже увидел два темных тела, лежавших рядом, и два блестевших при лунном свете дула ремингтонов.

«Негры всегда остаются неграми, – подумал он. – Они должны были беречь эту воду, которая теперь для нас дороже всего на свете, а взяли да развалились и храпят, точно у себя дома. Да, дубинке Кали будет завтра много работы».

Подумав это, он подошел и толкнул ногой одного из караульщиков, но тотчас же отскочил с ужасом.

Негр, который, казалось, спал, на самом деле лежал убитый, а рядом с ним другой – тоже.

Два меха с водой исчезли, а три остальных лежали среди раскиданной травы надрезанные и опустевшие.

Стась вдруг почувствовал, что волосы становятся у него дыбом.

На крик его первым прибежал Кали, за ним два стрелка, которые должны были сменить прежнюю стражу, а немного спустя все ва-хима и самбуру собрались, визжа и крича, на месте совершенного преступления. Поднялось смятение: отовсюду слышались крики ужаса и негодования. Все думали не столько об убитых, сколько о последних остатках воды, впитавшейся уже в накаленный песок. Некоторые негры бросились на землю и, хватая горстями песок, высасывали из него остатки влаги. Другие кричали, что это злые духи убили караульных и разрезали мешки. Но Стась и Кали знали, что думать обо всем этом. Действительно, М’Куние и М’Пуа не было в числе завывавших среди степи негров. В том, что случилось, надо было видеть больше чем убийство двух караульщиков и кражу воды. Распоротые и оставшиеся на месте мешки свидетельствовали о том, что это было дело мести и вместе с тем смертный приговор всему каравану. Жрецы «злого Мзиму» отомстили доброму. Колдуны отомстили молодому царю, который раскрыл их обман и не позволил больше глумиться над невежеством ва-хима. Смерть, как ястреб над стаей голубей, простерла теперь свои крылья над всем караваном.

Стась вспомнил, когда было уже поздно, что, озабоченный другими делами, он забыл отдать приказ, чтоб колдунов связали, как приказывал это делать каждый вечер после их первого бегства. Кроме того, было очевидно, что оба стрелка, сторожившие воду, по свойственной неграм небрежности легли и заснули. Это облегчило злодеям их дело и дало возможность безнаказанно убежать. Прежде чем смятение сколько-нибудь успокоилось и люди пришли в себя от ужаса, прошло много времени. Но злодеи, должно быть, были еще недалеко, так как земля под распоротыми мехами была влажна, а кровь убитых еще не успела совсем запечься. Стась отдал приказ погнаться за беглецами не только для того, чтоб наказать их, но и затем, чтоб отнять у них два последних меха с водой. Кали сел верхом и, взяв с собой десятка два стрелков, пустился в погоню. Стась хотел было тоже в первую минуту принять в ней участие, но у него мелькнула мысль, что, ввиду возбуждения и раздражения негров, нельзя оставлять Нель с ними одну. Он остался и велел только Кали взять с собой Саба.

Остался он, опасаясь просто-напросто бунта, особенно со стороны самбуру. Но он ошибался в своих опасениях. Негры вообще возбуждаются легко и иногда из-за совершенно пустого повода; но когда над ними разразится большое несчастье, а особенно когда смерть протянет над ними свою неумолимую руку, они покорно отдаются ей все. В такие минуты ни страх, ни муки наступающей смерти не могут спасти их от оцепенения. Так было и теперь. И ва-хима, и самбуру, когда прошел первый порыв возбуждения и когда мысль, что они должны умереть, окончательно стала им ясна, безмолвно легли на землю в ожидании смерти. Опасаться приходилось не бунта, а скорее того, что они не захотят встать утром и тронуться в дальнейший путь. Когда Стась увидел это, ему стало жаль их.

Кали вернулся до рассвета и первым делом положил у ног Стася два изодранных меха, в которых не осталось ни одной капли воды.

– Великий Господин, – проговорил он, – мади апана!

Стась провел рукой по вспотевшему лбу и спросил:

– А М’Куние и М’Пуа?

– М’Куние и М’Пуа умереть, – ответил Кали.

– Ты велел их убить?

– Их убить лев или вобо.

И он стал рассказывать, что произошло. Трупы обоих злодеев были найдены довольно далеко от лагеря, там, где они встретили свою смерть. Оба лежали рядом, и Кали высказал предположение, что когда они увидали вобо или льва при лунном свете, то пали перед ним ниц и стали молить, чтоб он даровал им жизнь. Но страшный зверь умертвил их обоих и, утолив голод, почуял воду и изодрал мехи.

– Они наказаны, – промолвил Стась. – Теперь ва-хима убедятся, что «злое Мзиму» никого не может спасти.

– Они наказаны, – повторил Кали, – но мы без воды.

– Далеко впереди я видел на востоке горы. Там должна быть вода.

– Кали тоже их видеть, но до них много, много дней…

Наступила длительная минута молчания.

После бессонной, шумной и беспокойной ночи солнце выкатилось на горизонте быстро и неожиданно, как выкатывается всегда под тропиками, и сразу наступил яркий день. На траве не было ни капли росы. На небе – ни одного облачка. Стась приказал стрелкам собрать всех людей и обратился к ним с короткой речью. Он заявил им, что возвращаться назад к реке нет возможности, так как они знают, что их отделяют от нее пять дней и пять ночей пути. Но никто не знает, нет ли воды в противоположной стороне. Может быть, даже где-нибудь совсем близко находится какой-нибудь источник или речка или просто хотя бы какая-нибудь лужица. Правда, нигде не видно деревьев, но часто бывает, что на открытых равнинах, где ветры уносят семена, деревья не растут даже у воды. Вчера они видели несколько крупных антилоп и несколько страусов, бежавших на восток. Это служит признаком, что там должен быть какой-нибудь водопой, а потому, кто не глуп и у кого в груди сердце не зайца, а льва или буйвола, тот предпочтет идти вперед, хотя бы страдая от жажды и зноя, чем лежать тут и ждать к себе коршунов или гиен.

С этими словами он указал рукой вверх, где несколько коршунов действительно описывали уже свои зловещие круги над караваном. После речи Стася ва-хима, которым Кали приказал встать, поднялись все, ибо, привыкнув к грозной власти своих царей, они не осмелились ей противиться. Но из самбуру, царь которых Фару остался на берегу озера, многие не хотели вставать, говоря про себя: «Зачем нам идти навстречу смерти, когда она сама придет к нам?» Таким образом, караван тронулся вперед почти в половинном составе и почти сразу обреченный на муки. В течение двадцати четырех часов ни у кого не было во рту ни капли воды или чего-нибудь жидкого. Даже в более холодном климате это было бы невыносимой мукой. Что же говорить о раскаленной африканской печи, где даже у тех, кто пьет много, вода так быстро превращается в пот, что они могут почти тотчас же стирать ее руками с кожи. Легко было предвидеть, что много людей погибнет в пути от истощения и солнечного удара.