Виктор Делль - Право на жизнь

При упоминании о радисте у Солдатова заныло под ложечкой, отозвалось болью в груди, в области сердца. Собрать столько данных о противнике, узнать о времени начала крупнейшей операции — и не иметь возможности передать все эти сведения фронту. Комбриг понимал, что из всей имеющейся у него информации сообщение о сроках наступления гитлеровцев для командования фронтом крайне важно, но подобные сообщения придут по другим каналам, из других источников. В конце концов на это ориентированы сейчас многие разведчики. Нет сомнения в том, что о планах гитлеровского командования наши знают. Но как бы сейчас пригодились в штабе фронта данные о численности немецких войск в районе Глуховска. Как бы пригодились данные о тех частях, что проследовали через город к фронту. Партизанская разведка, подпольщики собрали данные о многих стратегически важных объектах. Определены их координаты, система противовоздушной обороны. Накопилась масса другой информации, но вся она в бригаде, поскольку нет связи. «Радист, может быть, и пришел бы в себя, не случись такого несчастья, — допустил в мыслях Солдатов. — И старшина Колосов, и Галя говорили, что во время перехода он заговорил, на какое-то мгновение стал нормальным. А теперь? Как на него подействует ранение? Врач сказал, что возможно шоковое состояние. Возможно осложнение той болезни, которая навалилась на него раньше. Во всяком случае, надежды пока нет».

Солдатов поднялся из-за стола, растворил окно. Пахнуло свежестью, росой, лесным духом. Услышался посвист птиц. Негромкое мычание. Жестяный стук ведер. Услышались вполне мирные звуки. За деревьями, за молодым подростом угадывалось движение людей. Партизанский лагерь просыпался, наступал еще один день. За кустами мелькнула знакомая фигура. Солдатов увидел Грязнова. Следом за комиссаром шел посланец фронта, за ним Мохов. Все трое направлялись в сторону полуземлянки. Выходило, что разговора с этим старшиной не получилось. Слишком мало времени прошло с тех пор, как комиссар и начальник штаба ушли к старшине для повторного разговора.

Комиссар бригады «За Родину!» Олег Васильевич Грязнов вернулся на базу ночью. Был он в одном из отрядов, о событии в бригаде узнал по возвращении. Ночью же вызвали Галю. Девушка повторила то, что перед тем рассказывала Солдатову и Мохову. О встрече со старшиной, о событиях в деревне, о переходе. Трудно было определить ее отношение к этому старшине. Она лишь о радисте сказала твердо и определенно, что он болен. «Ты веришь старшине?» — прямо спросил ее комиссар. Девушка задумалась.

Галя вспомнила наказ дяди Миши. «Если тебя станут спрашивать в отряде о старшине, от себя ничего не прибавляй. Говори то, что видела, чему была свидетелем». Тогда внимание девушки не задержалось на этих словах, а тут они высветились в памяти. Не зря предупреждал дядя Миша, спрашивают ее, ей надо отвечать.

Что?

Когда старшина маму ударил, криком грозным погнал Галю по деревне, стрельнул из автомата над самым ухом, а она извивалась, укусила его — в ней была только ненависть. На радиста кричал, с ног его сбивал. Все так и было. Но было и другое. Они с Неплюевым спали, а он сторожил. На всем протяжении этого долгого перехода. Только и соснул на той поляне, когда вдруг побрился, рассказал ей страшную историю из фронтовой жизни о погибшем взводе засады. Теперь Галя оказалась среди партизан, добрались они наконец до базы, теперь она, собственно, в безопасности. Переход, ожидание худшего остались позади. На расстоянии многое по-иному видится. Галя всмотрелась. Увидела решимость на лице старшины в тот момент, когда ждали они темноты вблизи большака, когда разбирались немцы в цепь, чтобы прочесать местность. Он ее спасал. Советовал откреститься от них в случае чего, сославшись на историю, которую они придумали с дядей Мишей. О том, что ее взяли из дома силой. Ее он спасал, о другом в тот момент не думал. На расстоянии этот маленький эпизод заслонил все остальное. На расстоянии Галя поняла, что действовал старшина так, как они и договаривались с дядей Мишей. Дядя Миша инструктировал разведчика на глазах и у нее, и у Саньки Борина. Слышала она те слова, а смысл дошел до нее только что. И старшину увидела Галя, и себя, и все, что было, но увидела как бы со стороны. Она подумала, подумала, сказала «да». То есть верит она, что старшина от своих пришел.

Девушка ушла, Грязнов не мог решить для себя, как быть. С одной стороны — помощь фронту ждут давно. С другой — слепая вера обмануть может. Без проверки тоже нельзя. Если старшина тот, за кого себя выдает, тогда он выдержит. Каждому человеку неприятно проходить проверки, но он должен понять необходимость подобного шага. Немцы каких только уловок не устраивали, чтобы проникнуть в бригаду, уничтожить партизан. Лжепартизаны объявлялись в районе. Большого труда стоило их выследить, обезвредить, предать суду тех, кто в живых остался. Появлялись в районе специальные группы НКВД, идущие якобы от фронта в немецкий тыл. Потом выяснялось, что группы ложные, созданы и направлены в лес гитлеровцами. Пытались проникнуть к партизанам одиночки. Под видом беженцев, связных из других отрядов. Предпринимались попытки не только навести карателей, но и отравить воду, пищу. Рассказ старшины, правда, подтвердился, немцы действительно охотятся за разведчиками где-то в Шагорских болотах, но проверка необходима, могла быть подмена.

Грязнов зашел за Моховым, отправились они к старшине. Еще раз, выслушать рассказ, но более всего присмотреться.

Старшина стоял у окна. Несмотря на ранний час, на то, что в землянке оставалось сумрачно, Грязнов глянул на Колосова, узнал его. Вспомнил. Деревню Вожжино, то, как в расположении их дивизии вышли из окружения бойцы под командованием младшего лейтенанта.

Два года минуло с той встречи. Два года войны, потерь, жестокой учебы. О многом передумалось Грязнову за это время. Многое увиделось не так, как тогда, когда он, политработник, силою обстоятельств на короткий срок стал начальником особого отдела дивизии. Тогда, например, Грязнов был глубоко убежден, что отступление только трусость, что во всех случаях военные люди должны проявлять стойкость, о которую в свой черед должны разбиться тщетные потуги фашистских орд, решивших завоевать нашу землю, покорить наш народ. «Чужой земли мы не хотим ни пяди, но и своей вершка не отдадим». Слова песни воспринимались как девиз, как готовность покончить с врагом одним ударом, воевать, наступая. А тут клещи, охваты, окружения, отступление по всему театру военных действий. В нем столкнулись тогда готовность к самопожертвованию и действительность, которая никак не укладывалась в рамки выработанных с годами представлений о предстоящей войне. Тут встреча с оборванными, истощенными бойцами под командованием какого-то младшего лейтенанта. Тогда казалось, что поступает он единственно верно. Тогда он еще не понимал, что вернуться в строй тоже подвиг, который чуть позже приведет к мощному контрнаступлению под Ельней, к разгрому гитлеровцев под Москвой.