Виктор Делль - Право на жизнь

Лес.

Задумался Шутов. Для него за этим коротким словом многое видится. В лесу он скрывался, когда собственное хозяйство огню предал, уполномоченного убил. В лес бежали они с Лехой с Урала. Среди леса войны дождались. Теперь лес других укрывает, тех, кто приговоры выносит, против новой власти идет. Попробуй до них дотянутся. Весной экую силу собрали, лес все одно что гребнем прочесали, а результат? Нет результата. И покою нет. Потому как в лесу и болота, и чащобы. По себе знает Шутов, что такое лес, потому страшится его. Уверен — с ними Степанов, с теми, кто нападает. Сиди теперь, жди доказательств. Сколько ждать? И только он так подумал, оторопь Шутова взяла. Как же раньше его не осенило. Ждать не день, не два. Пошто всех троих в лес отправил, самому как быть? В лесу хватило бы двоих. Михайле Степанову еду носить надо, в сортир его, проклятого, выводить. Здоров Михайла, вырвется, оглоушит, поминай как звали.

Ночи в июне коротки, заря с зарею сходится. Но и темень наступает. Особенно в пасмурную погоду. Солнце скрылось, сразу зашторило свет. Лес вдали превратился в одну сплошную черную линию. Ни островерхих елей не различишь, ни крупноголовых берез. Ближний стог сена скалой надвигается. Журавль над колодцем вот-вот сорвется, побежит. Но больше всего кажется, что возле погреба, в котором заперт Степанов, идет какая-то возня. Выйти бы, посмотреть, как замок держится. Не может пересилить страх Шутов, к окну приник. Вспомнил о Саньке Борине. За мысль эту как за спасительную ухватился. Надо было с вечера позвать пацана, все не так жутко сейчас было бы. О том подумалось, что хорошие мысли не торопятся, с опозданием являются. Поторопился он, ох как поторопился с Михайлой. Да и то сказать, сколько ждал этого момента. Теперь бы утра дождаться. Утром можно будет Саньку за Лысухой в лес послать. Утро вечера мудренее, бог даст — все еще образуется.

И только он так подумал, явственно услышал хруст веток. Шутов так и обмер. Лицом к стеклу прислонился. Разглядел на заборе мальчишескую фигуру. Узнал Борина. «Господи, — произнес в сердцах, — дошли до тебя мои слова». Он видел, как подросток прыгнул с забора, глаз с него не спускал, пока тот шел к крыльцу. Санька собрался было стучать в дверь, Шутов открыл окно.

— Ты, Сань?

Понимал, что глупый вопрос задает, но и другого не нашлось. Испереживался он за это время.

— Я, Григорь Максимович, — отозвался Санька.

— Пошто в ночь?

— Дак дело привело, Григорь Максимович. Дядь Коля Лысуха из лесу раненый приполз.

— Как! — выдохнул Шутов.

Он из окна по пояс от такой новости высунулся. Из темноты кто-то схватил Шутова за грудки. В тот же миг староста потерял сознание.

«Коменданту г. Глуховска майору Паулю Кнюфкену

Настоящим сообщаю, что русским разведчикам вновь удалось уйти от преследования.

Произошло это по следующим причинам.

1. Русские разведчики не останавливаются перед крайними мерами. Среди русских разведчиков находятся фанатики-самоубийцы, которые остаются в заслоне. Вышеуказанные фанатики-самоубийцы отстреливаются до последнего патрона, подрывают себя связками гранат. Наше движение задерживается, мы несем потери.

2. Вместе с тем огонь на уничтожение русских разведчиков мы вести не можем, поскольку перед отрядом преследования поставлена задача захвата рации и радиста противника.

3. Характер местности не способствует выполнению задания.

В связи с вышеизложенным прошу помощи в организации преследования, а также в выделении дополнительных сил.

Долгим выдался день для Колосова. Не только потому, что рано светает, поздно темнеет. День затянули ожидания.

В первой половине дня старшина долго ждал лесника. Уйти, не встретившись с этим человеком, Колосов не мог. Дом лесника единственная явка на пути поисковой группы к конечной цели. Только лесник знает, где теперь находятся партизаны. С насиженного места они поднялись и ушли еще весной, ведут бои с карателями.

Представить себе положение партизан Колосов может. С сорок первого года в разведке старшина, с тех пор, как дал слово держаться Речкина. Приходилось ему и пробираться тайно, и от преследования уходить. Зримо представлял обстановку старшина, в которой ныне оказались партизаны. Самому досталось. До сих пор в памяти холода да топи, ситуации разные, когда словно балансируешь на грани ножа.

В обыденной жизни человек все больше хорошее вспоминает. Война многое перевернула. Память не в ту сторону направляет. Зима вспомнится, холод за душу берет. Кажется, не отогреться вовек. Весной, зимой, осенью разведчика грязь одолевает, одолевают потоки воды. Выпадают сухие, порою жаркие дни, недели, месяцы, но они как раз и не запоминаются. Помнит, как пробирался трясинами, проваливаясь в болотную жижу, месил и месил грязь на дорогах, а чаще по бездорожью. Может быть, оттого так помнится, что в разведке он, а разведчику, дело известное, и в снегу дольше лежать приходится, и места глухие выбирать. Маршрут едва проклюнется, а ты соображай, где укрыться в случае чего. Болота, реки, чащи — самое надежное укрытие. Особенно от собак.

За два года войны Колосов убедился, что паскуднее собаки твари нет и быть не может. Взять, к примеру, танк или самолет. Ими управляют. У тех, кто управляет, нет такого звериного чутья, как у собак. Залез от танка в щель, он над тобой проскочил, ты, если не растерялся, связку гранат под гусеницу бросил, бутылку с горючей смесью в моторную часть швырнул. Не стало танка. Подорвался, сгорел. Непросто это, конечно, духа набраться надо, не сдрейфить. Махина все ж таки на тебя прет, стреляет. Однако и управа на эту махину есть. Можно и с самолетом разойтись. При встрече с ним тоже главное — в панику не удариться. У самолета скорость, вот и рассчитывай. В щель сховаться или как. Опять же, ты его сбить можешь. Были случаи. Из «дегтяря» сбивали, из «пэтээров». Из обычной трехлинейки попадали, и самолеты падали.

От собак тоже отбиться можно, сама по себе она не такой страшный зверь. Наловчился Колосов. Когда псина, освобожденная от поводка, летит на тебя, тут ее и подбить можно пулей, и ножом достать. В момент прыжка выкинул руку, она же, тварь, обязательно норовит вцепиться в то, что ближе. Ты руку согнул, а она уже летит, в воздухе она неуправляема. Тут ты и достаешь ее ножом. Для этого необходимы тренировки, но на войне без тренировки и в атаку не пойдешь, враз тебя прикончат. Колосов тренирован хорошо. Стреляет с двух рук, ножом владеет в совершенстве. Собаку ему прикончить раз плюнуть. Но в том-то и дело, что каждый раз, когда появлялись собаки, следом за ними шли и автоматчики, и машины. И коль дело докатилось до собак, тут все против тебя. Потому что собаке доверие большое. У нее чутье, нюх. Она по твоему следу идет — вот в чем беда, вот почему с ними лучше всего не встречаться. В чем, в чем, а в преследовании гитлеровцы поднаторели. Появится над лесом «рама», летит, едва не касаясь вершин деревьев, или кружить начнет. Летчик каждую кочку оглядит, каждый кустик осмотрят. Заметит подозрительное, своим сообщит. Лес оцепят, десант выбросят. Пустят по следу собак.