Луи Буссенар - Банда поджигателей, или Бандиты из Оржера

Отчаявшись добраться до тех, кого люто ненавидел, Главарь поджигателей решился наконец покинуть замок. Он приказал запрячь лошадей в карету графини и отнести туда связанных пленников. Бесцеремонно усевшись рядом с девушкой, Фэнфэн крикнул бандиту на козлах:

— Скомандуй всем, чтобы убирались отсюда. Гони туда, куда я тебе говорил.

Через пять минут орда грабителей оставила разоренный Ружмон.

Валентина, аббат де Фарронвиль, служанки, Лелюк и садовник Герен не сразу заметили исчезновение Рене и Жако. Пробираясь в полной темноте по тесному проходу, оглушенные воплями графини, беглецы ничего не видели и не слышали. Несчастная женщина, охваченная безумием, вырывалась с невероятной силой, и ее пришлось буквально тащить в подземелье, где сводчатый низкий потолок заглушал ее вопли. Валентина думала, что ее кузина и Жако задержались на верху лестницы и спускаются следом за ними. Однако страшные сомнения посетили ее, когда беглецы собрались у входа в туннель, который так долго служил надежным убежищем невидимым защитникам Ружмона.

Девушка позвала:

— Рене! Жако! Отзовитесь!

Ответа не последовало.

— Боже, где же они?

Этьен Лелюк высек огонь, зажег свечу и отправился на разведку. Через пять минут он вернулся в ужасе и сообщил, что ни на лестнице, ни на верхней площадке никого нет. Вдобавок он слышал, как разбойники крушили все в замке и из маленькой гостиной доносились их голоса.

— Господи, матушка, — сквозь душераздирающие рыдания воскликнула Валентина, — что вы натворили! Но я не брошу Рене на растерзание негодяям! Я должна быть с ней!

В это время раздался голос аббата де Фарронвиля, до сих пор не проронившего ни звука:

— Дитя мое, вы останетесь здесь! Я отжил свой век и хочу разделить судьбу внучки. Валентина, ваше место здесь, подле вашей матери. Кто знает, быть может, она умирает.

— Простите, господин шевалье, — прервал его Этьен Лелюк тем почтительным и одновременно фамильярным голосом, который свойствен старым слугам, — но я бы хотел заметить, что, открыв потайную дверь, вы ничем не поможете мадемуазель Рене, зато погубите и себя и нас. Господин Жан приказал ничем не выдавать себя, уж он-то знал, что говорил… Кроме того, с мадемуазель Рене остался Жако. Это такой хитрец!.. Я уверен, он уж придумает, как выкрутиться.

Согласившись, что нельзя подвергать опасности жизнь матери и верных слуг, столько времени деливших с хозяевами опасности и лишения, Валентина вняла доводам разума и остановила старого аббата.

Чувствуя, что часть ее души словно умерла, Валентина шла впереди, сдерживая рыдания и проклиная роковую случайность, жертвами которой стали два дорогих ее сердцу существа. Девушка привела беглецов в убежище и устроила их в пещере, служившей раньше пристанищем Блэрио и Питуа. Еще с того времени в ней хранились значительные запасы еды и топлива. Здесь Жан де Монвиль и капитан Бувар, вышедшие победителями из страшной схватки в лесу Ла-Мюэт, и нашли спасшихся обитателей Ружмона.

Узнав о новом несчастье, друзья расспросили Валентину и пришли к одному мнению — надо действовать, не теряя ни минуты, иначе могло произойти непоправимое. Молодые люди призвали на совет оставшегося в замке капитана Вассёра. Сжав на мгновение в объятиях Валентину, Жан де Монвиль повернулся к капитану и коротко сказал:

— В путь!

Узнав, что он любим, капитан почувствовал, что силы возвращаются к нему. Валентина дружески протянула ему руку на прощание и сказала:

— Мы останемся здесь, в подземелье. Пусть вашу душу ничто не тревожит, не беспокойтесь о нас. Направьте всю энергию, мужество и силы на то, чтобы освободить наших друзей.

Жан де Монвиль и капитан присоединились к сержанту Вассёру, с большим интересом рассматривавшему следы пребывания бандитов. Он успел обойти вокруг замка и нашел трупы собак, отравленных Монжандром, затем осмотрел лестницы, прислоненные к южной стене, и велел припрятать их, чтобы позже попытаться установить, откуда они взялись.

Увидев молодых людей, сержант прервал свои исследования, выслушал рассказ Жана и спросил:

— Кто такой этот Жако?

— Мой друг. Вы видели его… во время нашей первой встречи в Тресонвильском лесу.

Вспомнив легендарную дуэль, сержант расплылся в улыбке, хоть и пытался скрыть ее в густых усах.

— Небольшого роста, крепкий, ловкий и сильный как бык?

— Жако как вылитый! Нужно только добавить, что он хитер как лис.

— Это несколько успокаивает меня насчет судьбы мадемуазель де Буан. Сейчас шесть утра, бандиты опередили нас не меньше, чем на пять часов. Что вы собираетесь делать?

— Вскочить на коней, мчаться в погоню и освободить пленников! Разве вы не согласны?

— И да и нет!

— Что вы хотите этим сказать?

— Я думаю, прежде всего необходимо хорошо отдохнуть.

— Вы можете сейчас думать об отдыхе?

— Конечно! Может быть, мы с вами и не чувствуем усталости, но наши люди сделаны не из стали, да и лошади тоже. И тем и другим нужно не меньше двух часов передышки, в противном случае противник разобьет нас наголову.

Капитан Бувар первым неожиданно согласился с разумным предложением сержанта, который за долгие годы военной службы успел хорошо узнать тактику форсированных маршей, прерываемых частыми остановками.

— Кроме того, — добавил Вассёр, — мне нужно по меньшей мере два часа, чтобы привезти помощника, без которого мы не можем пуститься в погоню.

— Этот помощник…

— Кривой из Жуи, которого я оставил в Шамбодуэне.

— Туда и обратно не меньше семи лье, — заметил капитан.

— Сержант, вы храбрый воин, — сказал Жан де Монвиль.

— Эти слова, гражданин, мне тем более приятны, что вы сами знаете толк в этом деле. Придется загнать лошадь по дороге в Шамбодуэн, но в замке, без сомнения, найдется пара других, для меня и Кривого.

— Вы едете один?

— Конечно.

— Я бы хотел поехать с вами!

— Тогда вместо одной мы загоним двух лошадей, которые нам так необходимы.

— Да, верно!

— Самое позднее в четверть девятого я буду у стен Ружмона, и вы сможете убедиться, что поездка в Шамбодуэн была предпринята не напрасно.

Словно не зная, что такое усталость, отважный сержант, которому нельзя было дать его сорока семи лет, взлетел в седло и умчался.

Ружмон теперь напоминал аванпост действующей армии. Везде можно было видеть солдат, которые, словно на обычном привале, занимались множеством неотложных дел, составлявших особую часть их тяжелого и опасного ремесла. Всюду кипела работа — чистили и кормили лошадей, разбивали походную кухню, драили оружие, штопали и зашивали порванную форму и наспех бинтовали полученные в последнем бою раны. Полчаса спустя, с наслаждением растянувшись на подстилках из сена, которым не брезговали и лошади, объевшиеся овсом, солдаты начали засыпать, вспоминая погибших или раненых товарищей. Привыкнув к жизни, полной неожиданностей, многие приходили к философскому выводу: