Алекс Грин - Всемирный следопыт, 1930 № 12

Но восстание становилось неизбежным.

Буржуазия, вначале как будто боровшаяся с самодержавием, была испугана и стала явно на его сторону.

Ободренное поддержкой буржуазии, правительство арестовало 16 (3) декабря Петербургский совет рабочих депутатов.

Часть уцелевших от ареста депутатов обратилась к рабочим с призывом ответить на арест всеобщей забастовкой.

Центр борьбы был перенесен в Москву. На общегородской конференции Московского комитета большевиков постановлено было предложить совету об’явить всеобщую забастовку, с тем, чтобы перевести ее в вооруженное восстание.

19 декабря советом было вынесено решение о всеобщей забастовке.

С 20 велась подготовка к осуществлению вооруженного восстания.

Революционные боевые дружины начали обезоруживать полицию, разбирать оружие в оружейных складах и магазинах.

Примеру Москвы следовали десятки городов. Всеобщая стачка разрасталась. Рабочие готовились к восстанию. Во многих городах советы решали взять в свои руки руководство восстанием.

22-го начались баррикадные бои в Москве. По всему городу вырастали баррикады. Первой была баррикада на углу Тверской и Садовой. Центром борьбы была Пресня.

Драгуны и артиллерия тщетно пытались сломить сопротивление рабочих.

Наконец, 28 декабря в Москву прибыл из Петербурга Семеновский полк. К вечеру восстание было подавлено (за исключением Пресни).

Началась осада Пресни — крепости рабочего класса. 29-го революционная дружина Прохоровской мануфактуры заставила отступить артиллерию. На следующий день начался артиллерийский разгром Пресни.

Озверелые солдаты делали все, что им вздумается. На Прохоровке, в ткацкой конторе сидел усмиритель Мин и судил— кого расстрелять, кого стегать плетьми. Ужасные стоны и крики смешивались с винтовочными выстрелами. Расстреливали, на ломовых отвозили трупы в полицейский участок и сваливали в сарай, как дрова.

На линии Казанской дороги действовал карательный отряд.

Кровь рабочих полилась рекой.

Восстания были и в других городах. Они также были подавлены.

Революция потерпела временное поражение.

Революционные силы не были сломлены. Первая русская революция потерпела поражение, но она оказалась прекрасным уроком, «генеральной репетицией» Октября.

В чем же причина неудачи вооруженного восстания в декабре и разгрома?

Первая причина в том, что «главной формой декабрьского движения в Москве были мирная забастовка и демонстрация. Громадное большинство рабочих активно участвовало только в этих формах борьбы. Но именно декабрьское выступление в Москве показало воочию, что всеобщая стачка, как самостоятельная и главная форма борьбы, изжила себя, что движение с стихийной неудержимой силой вырывается из этих рамок и порождает высшую форму борьбы — восстание» (Ленин).

«…нужно было более решительно, энергично и наступательно браться за оружие, нужно было разъяснить массам невозможность одной только мирной стачки и необходимость бесстрашной и беспощадной вооруженной борьбы» (Ленин).

Не были использованы имеющиеся силы для «активной, смелой, предприимчивой и наступательной борьбы за колеблющееся войско» (Ленин).

Не было «союза с крестьянством, и оно во-время не пришло на помощь пролетариату.

Слабость социал-демократической партии, в которой рядом с большевиками работали меньшевики, беспрерывно срывавшие, деморализовавшие и предавшие революцию.

После поражения революции меньшевики совсем отошли от рабочего класса, начали приспособляться к царизму, буржуазии, призывать к сотрудничеству с нею, злорадствовать по поводу неудачи Московского восстания.

Лишь большевики не падали духом и остались верны революции. Большая часть их находилась на каторге и в тюрьмах, а оставшиеся ушли в подполье, повели новую революционную работу.

В. И. Ленин после 1905 года писал:

«Будем помнить, что близится великая массовая борьба. Это будет вооруженное восстание. Оно должно быть по возможности единовременно. Массы должны знать, что они идут на вооруженную кровавую, отчаянную борьбу. Презрение к смерти должно распространиться в массах и обеспечить победу. Наступление на врага должно быть самое энергичное: нападение, а не защита должно стать лозунгом масс, беспощадное истребление врага станет их задачей; организация борьбы сложится подвижная и гибкая; колеблющиеся элементы войска будут втянуты в активную борьбу. Партия сознательного пролетариата должна выполнить свой долг в этой борьбе».

Через 12 лет после первой русской революция эта великая массовая борьба под руководством большевиков привела русский пролетариат к власти.

Рассказ　А. Грина　

Рисунки　В. Щеглова

В феврале 1900 года я решил отправиться на Уральские золотые прииски.

Всю эту зиму я прожил, бедствуя изо дня в день. Мне удавалось иногда заработать рубль-два перепиской ролей для труппы городского театра, при чем, чтобы получить даже эти гроши, приходилось иногда часами ловить за кулисами антрепренера, а то даже ожидать конца спектакля, когда антрепренер залезал в кассу сверять билеты.

Около месяца я прислуживал у одного частного поверенного, бойкого крючка, платившего мне двадцать копеек в день за довольно трудную работу — писание под диктовку исковых прошений и апелляционных жалоб.

Я отвлекся, чтобы указать, из какой обстановки я двинулся на Урал. Там я мечтал разыскать клад, найти самородок пуда в полтора, — одним словом, я все еще был под влиянием Райдера Хаггарда и Густава Эмара.

Отец дал мне три рубля. На мне были старые валенки, подшитые кожей, черные ластиковые штаны, старая бумазейная рубашка — красная с черными крапинками, — теплый пиджак из верблюжьей шерсти, подбитый беличьим мехом, и шапка из бараньего меха. Я ничего не нес и ни на что не надеялся. Правда, отец сказал мне, что в Перми живет его прежний знакомый, ссыльный поляк Ржевский, хозяин большого колбасного заведения, и дал к нему письмо, в котором просил помочь мне найти работу. Но я не верил в силу письма. Связь отца с ссыльными была давно порвана, а в таких случаях неожиданное появление бродяги даже с письмом от полузабытого знакомого производит впечатление не очень внушительное.

Было, кажется, 23 февраля, когда в снежный мягкий день я перешел реку Вятку и, миновав кабак села Дымкова, весь остаток рано темнеющего дня шел по тракту на уездный город Слободской, до которого было тридцать километров. Когда я прошел километров пятнадцать, было уже темно, как ночью. Встретив огни деревни, я постучался в одну избу, в другую, но везде слышал один ответ: