Александр Беляев - Всемирный следопыт, 1930 № 10-11

Карриган хмелел и готов был прослезиться. Коноль вздыхал.

Синий вечер прижимался к широкому окну кафе.

Джим Херф пришел домой вдребезги разбитый усталостью. Он с трудом разделся и, свалившись на постель, забылся тяжелым сном.

Тихо, тихо, даже задерживая дыхание, чтобы не разбудить спавшего сына, вошла мистрис Херф. Собирая на стул свалившееся на пол платье Джима, она обнаружила на рукаве пиджака дырку. Так же тихо, как вошла, мистрис Херф достала иголку с ниткой и села зашивать рукав. Во время шитья из боковою кармана пиджака вывалилась пачка бумаг. Мистрис Херф увидела среди них маленькую красную книжку. Вспыхнула острая старушечья злость. Мать порвала книжку на мелкие клочки, тряся седыми космами волос. Делала это с азартом, с упоением, словно могла спасти этим сына от грядущих арестов, удержать его от революционной работы.

Об этом трогательном эпизоде можно написать прошибающее слезой стихотворение.

Впрочем это уже из области лирики. Дело не в маме и не в маленькой красной книжке.

Гремит буря века.

Бешено вертится центрофуга событий, в свистящем вихре своем отсеивая больше и малые дела людей.

Стучат телеграфные аппараты.

Дрожат в могучем напряжении работы ротационные машины.

Газеты, газеты, газеты. Утренние, дневные, вечерние — миллионы фолиантов истории.

Факты ложные, факты настоящие. Ложным верится легче, чем настоящим. «Нет ничего фантастичнее действительности».

Факты — действительность, но проверишь — и не верится. Кажется, что факты не факты, а дедективная фильма, репортерская утка, вымысел, бред. Но это жизнь!

Итак, телеграфные аппараты. Что говорят они, кто направляет по ним мысль?

Вот стандартный телеграфный аппарат в стандартном кабинете ньюйоркского дельца.

Кто он, этот человек дрожащими руками обрывающий телеграфную ленту?

Чем вы взволнованы, мистер Фиш?

Что рассказал вам телеграфный аппарат?

Кто направляет по нем взволновавшую вас мысль?

Кто владеет аппаратом и вашей душой, мистер Фиш?

Уолл-стрит владеет. Уолл-стрит — сердце Нью-Йорка; душа Нью-Йорка — биржа та Уолл-стрите.

Послушаем, что говорит Уолл-стрит.

— Резкое падение курса важнейших бумаг от двух но пяти пунктов. Акции сталелитейной компании «Юнайтед-Стэйтс-стайль», железнодорожной компании «Нью-Йорк Сентраль Рейлрод» и американской телефонной и телеграфной компании упали на три пункта. Акции электрических предприятий Вестингауза упали на пять пунктов.

Не у вас только дрожат руки, принимающие телеграфную ленту, мистер Фиш. Руки дрожат у тысяч мистеров.

Вы взволнованы, мистер Фиш. Вы сопоставляете сообщения биржи с сообщениями статистического бюро «Стандарт».

— Индекс за июль на 20 % ниже индекса июня прошлого года. Промышленная продукция за первую половину текущего года на 15 % ниже продукции первой половины прошлого года. Производство автомобильной промышленности упало на 34 %, продукция сталелитейной промышленности на 18 % и продукция железнодорожной промышленности на 14½%.

Цифры, цифры, цифры. Неумолимые цифры. Они повергают вас в мрачнее раздумье, мистер Фиш.

Месяц прошел со времени обеда в отеле «Пенсильвания», за которым вы встретились с Нельсоном, Холлом и Эдкерсоном. После обеда вы укатили на авто к Метью-Уоллу, где вас четверых уже дожидался бедняга Уолен. О чем совещались вы шестеро в тот день? Что связало вас в тот день для борьбы с СССР, ведущей крупную торговлю с Соединенными Штатами? Общие интересы… отечественной промышленности? Маленькая пауза, разделяющая эти четыре слова — и все в порядке. Не правда ли, мистер Фиш? Маленькая пауза, и смысл ясен.

За что вы шестеро ратовали в тот день, мистер Фиш?

Нельсон и Холл ратовали за американский строительный лес из штатов Миссисипи и Мен, которым они торгуют и с которым конкурирует советский строительный лес.

Карлсон Эдкерсон, председатель ассоциации американских марганцевых промышленников, жаловался на растущий импорт советского марганца, подрывающий американскую марганцевую промышленность.

Эдкерсон жаловался, вы все возмущались. Вы возмущались, зная, что Эдкерсон заведомо лгал. Вы знали из официальных статистических данных, что в 1928 году в САСШ было добыто 30 000 тонн марганца, а в 1929 — году 46 тысяч тонн. Американская же стальная промышленность потребляет в год свыше 80 тысяч тонн марганца. Вы возмущались не заведомой ложью Эдкерсона, а от сочувствия к его лжи. Какой парадокс! Но ведь вас связывали общие интересы… отечественной промышленности Маленькая пауза, разделяющая эти четыре слова — и смысл ясен.

Жаловались и вы, мистер Фиш, и Метью-Уолл, председатель американской федерации труда, и Уолен, бывший начальник ньюйоркской полиции, уволенный за неудачные антисоветские фальшивки. Грязные коммерсанты и политиканы, точащие зубы на СССР! Вас связывали общие интересы… отечественной промышленности. В тот день вы, мистер Фиш, брались провести на конгрессе проект об основании комиссии расследования деятельности коммунистов в Америке.

Уолен, мастер неудачных фальшивок, торжественно поклялся в тот день, что на этот раз сфабрикует безукоризненный материал.

Метью-Уолл обещал поднять кампанию в прессе.

Прошел месяц. Конгресс утвердил комиссию под вашим председательством, мистер Фиш. Конгресс утвердил членами комиссии Нельсона, Холла и еще двух таких же почтенных коммерсантов.

Уолен сдержал торжественную клятву, данную в тот день. Он привлек к работе комиссии русского монархиста Джамгарова и белогвардейца с приятной фамилией — Язва. В ньюйорюской типографии Макса Ватера были отпечатаны антисоветские фальшивки. И практично, и дешево, и незачем ехать в СССР. Уолен благословил бывшего полицейского агента Карригана за доставку в комиссию сведений о встрече представителя Амторга Савичева в Бруклине в первый же день его приезда в Америку с американским коммунистом Джимом Херфом, которому он якобы передал какой-то пакет. Этого было достаточно для обвинения Амторга в коммунистической пропаганде под руководством Коминтерна. Правление Амторга было затребовано к вашему следовательскому столу, мистер Фиш.

Вы подвергли идиотскому допросу представителей страны, занимающей шестую часть мира.

Кажется, что это репортерская утка, досужий вымысел, бред. Но это — жизнь!

Итак — газеты. Они заполняют жизнь современного человека.

Взгляните сюда — прокурор Соединенных Штатов Чарльз Тэттль просматривает утренние газеты. Он хмурит сурог вые брови, запечатленные тысячами фотографий; красным карандашом подчеркивает он статьи, резко критикующие комиссию Фиша и обличающие фальшивки Уолена. Заметку о посланном в комиссию Фиша протесте ЦК компартии, в котором вскрывалась сущность кампании против СССР, он вырезал и вклеил в особый альбом. Еще раз внимательно перечитал ее: