Василий Ян - Всемирный следопыт, 1929 № 01

Фантастический рассказ

Рисунки худ. А. Шпира

Автором настоящего рассказа, присланного на литковкурс «Всемирного Следопыта» 1928 г. под девизом «Путь», оказался Леонид Андреевич Черняк (из Киева). Рассказ получил 8-ю премию —150 руб.

Профессор Сомов только что захлороформировал крупную водяную лягушку и распял ее животом вверх на деревянной дощечке для вскрытия. Лапки были приколоты большими булавками, белое брюшко подымалось и опускалось, огромные прекрасные глаза смотрели печально, подернутые дымкой наркоза.

— А ведь она похожа на человека! — с оттенком жалости сказал один из учеников-лаборантов.

Сомов расхохотался:

— В старину существовал какой-то чудак, уверявший, что в эпоху ихтиозавров и птеродактилей люди плавали в воде в виде лягушек. Сейчас я вам покажу, насколько внутренние органы лягушки отличаются от человеческих.

Профессор взял скальпель и, попробовав его острие на ногте, готовился приступить к делу…

— Можно войти? — раздался голос за дверью лаборатории.

— Входите! — крикнул Сомов, узнавая говорившего.

Рейдаль был высокого роста, худой, сутуловатый, со взглядом исподлобья. Когда он входил, хотелось спросить: «Убил ли ты кого-нибудь или только собираешься убить?» Но после первого мрачного впечатления всякий убеждался, что в сущности это бесконечно добрый, отзывчивый человек, который не обидит и мухи.

— Ну, как Баши работы по палеонтологии? — спросил Сомов, дружески пожимая руку Рейдалю.

— Как всегда, — брожу в потемках и лишь изредка вижу просветы. Сделано так много, а в результате мы не можем уверенно ответить на самые простые вопросы.

— Например?

— Да вот хотя бы взять вопрос о происхождении человека. Дарвин наградил нас обезьяноподобным предком. Эта гипотеза, казалось, подтверждалась находкой неандертальского черепа. Следовательно, во главе человеческого родословного дерева стоит обезьяна. Одна из обезьяньих пород стала прогрессировать умственно и физически, и постепенно сложился человеческий тип — homo sapiens [61] Homo sapiens (по-латыни) — разумный человек. ). Но вот нашли гейдельбергский череп, и теория рухнула. Есть полное основание думать, что предок наш был человеком, существом разумным, а обезьяна — продукт одичания и вырождения этого человека. Эта гипотеза соответствует и взглядам дикарей, которые убеждены, что обезьяны — одичавшие люди.

— Ну, что же! Можно только порадоваться прогрессу науки.

— Да, но вопрос о происхождении человека становится все запутаннее. Откуда взялся человек — общий предок прогрессирующей человеческой породы и регрессирующей обезьяней?..

Сомов покачал головой:

— Вы, кажется, научный фантазер, мой милый, а я старый позитивист и, с вашего разрешения, приступлю ко вскрытию лягушки.

Рейдаль только теперь обратил внимание на распростертое тело земноводного:

— Посмотрите, профессор, какие у нее печальные глаза. Она смотрит прямо по-человечески.

— То же самое говорит мой ученик. Он утверждал даже, что лягушка похожа на человека.

Рейдаль вздрогнул и пробормотал невнятно:

— И он прав… Я не хочу присутствовать при вскрытии, — сказал он громко. — Пойду и подожду вас в кабинете. Не мучьте слишком ее.

Провожая Рейдаля глазами, Сомов бросил ученикам:

— Вот чудак-то! Расчувствовался над лягушкой!..

Через полчаса оба ученых сидели в кабинете за бутылкой золотистого хереса.

— А знаете, — сказал Сомов, — я не ожидал от вас такой сентиментальности. Положим, вы возитесь с костями давно умерших животных, но ведь должны же вы были изучать и живые, современные экземпляры?

— Ну, конечно, изучал.

И делать вскрытия, производить вивисекции?

— И производил, и произвожу.

— Ну, как же в таком случае понять ваше волнение по поводу лягушки?

Рейдаль долго не отвечал.

— Не знаю сам почему, — начал он наконец глухим голосом, — но вы мне внушаете доверие. Я готов вам рассказать то, что хранил до сих пор втайне от всех из боязни быть смешным, так как не имею чем подтвердить все мною виденное. Впрочем, лучше я пришлю вам мою рукопись. Можете ее оставить у себя навсегда. Но читая, не утешайтесь мыслью, что я или мистификатор или сумасшедший. Все до последнего слова там чистая правда, ни тени выдумки…

Через два дня Сомов получил рукопись и так увлекся ею, что долго читал и размышлял над ней. Он почувствовал, что его вера в основы науки, которые он много лет считал неоспоримыми, поколебалась под влиянием прочитанного в записках Рейдаля, правдивость которых в его глазах была вне сомнений.

В 25 лет я был одержим страстью к путешествиям. У меня были хорошие средства и, что еще важнее, непочатые молодые силы и цветущее здоровье. Мне удалось найти двух товарищей с такими же вкусами и стремлениями, как мои. Мы объездили множество стран, совершая длинные путешествия пешком и подвергаясь иногда значительным опасностям со стороны стихий, хищных зверей и дикарей.

Однажды, бродя в области Скалистых гор, мы заночевали в долине, окруженной с трех сторон гигантскими каменными стенами. В долине бежал ручеек и росли кустарники. Таким образом, мы имели все для лагерной стоянки. Развели костер и зажарили убитую днем дичь. Наевшись, мы легли спать, при чем по обыкновению один из нас сторожил, сменяясь с товарищем через каждые три часа.

Моя вахта наступила под утро. Было прохладно, над долиной стоял туман, и я возобновил костер, чтобы согреться. Легкая дремота то и дело овладевала мной, и я с трудом боролся с нею. Принято думать, что самое тяжелое дежурство— ночное. Это неправда. Именно утром у здорового человека сон хотя и не так крепок, как с вечера, но, если можно так выразиться, особенно навязчив. Словно невидимая рука закрывает тебе глаза, и не успеешь оглянуться, как уже находишься во власти легких утренних видений.

В одну из таких минут до моего слуха донеслись странные стонущие звуки. Я быстро очнулся и стал прислушиваться. Кругом все было тихо. Повидимому, стоны мне пригрезились. Чтобы не поддаваться больше дреме, я закурил трубку. Туман начал розоветь, и его плотная пелена под горячими стрелами солнца пошла волнами и заклубилась. Местами в тумане уже образовались просветы. Скоро надо было готовить завтрак.

Вдруг снова раздался стон. Он несся, повидимому, от истоков ручья. Я насторожился. Мое охотничье ухо прекрасно различало крики и голоса различных животных. Однако в этих странных звуках я не узнавал ни плаксивого голоса гиены, ни стона некоторых пород птиц, обманывающих неопытных сходством с плачем ребенка.