М. Зуев-0рдынец - Всемирный следопыт, 1928 № 05

На горизонте, где край неба окунается в море, дымится гряда облаков, сверкая на солнце, как снежные горы.

А внизу распласталась земля. Дрожащая марь миража то завесой, сотканной из солнца и воздуха, развернется над морем, то сверкающей сталью, словно узким клинком исполинской сабли, отделяет верхушку земли от воды и держит ее на весу, играя с ней над волнами. Величавей глядит холмистый зазубренный контур поднятой земли. Темная полоса, словно готовая улететь, дрожит и кажется крылатой… Но лишь облако развернет под солнцем свой белый парус, — по морю побежит тень. Один за одним гаснут солнечные блики, живое стекло миража рухает вниз, а земля грузно влипает в море, распластавшись подстреленной птицей. Легкий ветер, скользя, бежит к берегам. С ним попутчики — странники воздуха — облака, не спеша уносят свое покрывало. Солнце снова рассыпает на море свой блеск. И как будто светлее и ярче блестит чешуя воды, смеются, звеня рассыпным серебром, серые волны…

На коргах [52] Корга — камень, торчащий из воды ), отскочивших от берега, пенит белую кипень прибой. Волны разбиваются с шумом и, покрывая седые камни обрывками пены, выбегают на берег. За грядами корг — тихая заводь, куда не прорываются грозные зыби.

Напряженно вглядываясь в кипящее на скалах море, капитан кутера [53] Кутер — маломерное парусное судно. ) Железников с тревогой прикидывает на глазомер расстояние, отделяющее судно от берега, и вслух думает:

— Штилеет… не выберет, набежим на лудку [54] Лудка — каменистая мель. ), — и как бы поймав себя на этой мысли, торопливо оборачивается лицом к корме и кричит:

— Ослабь шкоты [55] Шкоты — снасти. ), руля лево, держи так…

Слабый ветер и без того лениво трепыхал паруса. Их пузатые слабины не надувались, полотнища морщились, выгибая волнами, шкаторини [56] Шкаторинь — веревка, окаймляющая поднятые паруса. ) обвисали. А когда разом отданные шкоты отпустили на слабую бомы [57] Бомы — реи. ), в полотнищах не осталось ни малейшего нажима ветра.

— И что он выдумал? Прямо на луду… Совсем с ума спятил, — ворчит рулевой, перекатывая штурвал по команде.

Судно, переброшенное волной, легло поперек зыбей и, зарываясь в белоснежную россыпь, плавно пошло. Перед носом, совсем близко, замелькала жуткая канва подбитых коргами волн. Подхлестнутое огромной зыбью в корму судно быстро пошло на камни и… вот-вот наткнется на их грозные остряки.

На лицах матросов застыла тревога. Они слушают грозный рокот прибоя и молча ждут команды. Рулевой, словно в первый раз встал к штурвалу, впившись глазами в обвод колеса, крутит его из стороны в сторону.

Вдруг на палубе кутера ожило… Матросы умело и быстро перебирают снасти. Цепкие руки рулевого забегали по остям колеса, в живых смышленых глазах загорелись искорки, и штурвал, сверкая медяшкой, бешено закрутился.

— Руль право! Кливера нажимай, нажимай кливера [58] Кливер — косой парус. )! Подводи все шкоты, крепи, — грохочет голос капитана.

Судно, разогнанное волной, послушно повернулось. Кливера жадно схватили полосу ветра, надулись, подобранные паруса напружились пузырями, судно накренилось и взяло крутой бейдевинд [59] Бейдевинд — движение судна под углом к ветру. ).

С бодрым говором затеребенила вода по борту. Штевень [60] Штевень — нос корабля. ) режет крутые волны, и кутер все дальше и дальше отходит от грозных клыков гранита.

— Хитер, как швед, — глядя на капитана, с улыбкой проговорил рулевой.

Он больше не был похож на штурвального ученика, руки уверенно перекладывали рулевой привод и сообщали судну стойкость и уверенность. А когда до его слуха долетело «Лево руль»— он, уже не колеблясь, перекатил штурвал и с улыбкой восхищения следил за поворотом судна.

Кутер снова приблизился к цепи подводных камней. На этот раз Железнйков не волновался. Прямо перед носом судна лежал проход между коргами.

Железникову этот проход был знаком не хуже, чем улица родной деревни. На гранитном обрыве, вздымающемся над отлогим берегом, ясно видна щель горного ручья. Летний сухостой иссушил холодную струю падунца, не сверкает на мшистом седом граните его серебряный ключ, но на песке, сбегая от подножья обрыва к морю, лежит глубокая борозда, рассекающая береговую кайму.

Выждав, когда нос судна ляжет прямо на ручей, Железников еще раз проверил глазом и, махнув рукой рулевому, крикнул:

— Держи так…

Судно плавно вкатилось в тихую воду залудья. Паруса, всплеснувшись на слабом ветру, упали. Хлюпнул двулапный якорь, проворчал по железной втулке клюза канат, и кутер заболтался на якорной стоянке…

Не один раз бывал Железников у этих берегов.

Сбирать ли пух на птичьих базарах, ловить ли гольца [61] Голец — мелкая рыба из семейства карповых. ) в глубоких губках, или нерпу стрелять по щелям, Едавшимся с океана в матеру [62] Матера — глубь острова. ) острова, — заезжал он сюда.

Железников был одним из тех промышленников, 4то на хрупких суденышках целые месяцы болтаются по Ледовитому океану — от Шпицбергена до Карских ворот и от Канина Носа до полярных, вечно не тающих льдин — в поисках добычи.

Бухту, что приютила в своих тихих водах кутер «Смелый», Железников сильно любил. Были здесь удачные уловы гольца, неплохие птичьи базары с дорогим гагачьим пухом на скалистых изломинах берега.

Но больше всего он любил Песчанку— губу. Из дикой гранитной породы бежит чистый, как хрусталь, родник. После питья пресной речной воды, застоявшейся в посуде и пахнущей деревом, люди с жадностью припадают к слезам родника, как к целебному средству, и пьют.

После скитаний по океану, после отчаянных схваток со штормами, утомленные работой и грязью тесного кубрика [63] Кубрик — судовое помещение для команды. ), люди здесь отдыхают. Постирают белье, обмоют грязь, толстым слоем прильнувшую к телу, на костре поджарят живность, что гнездится в поморских рубахах… и бодрее глядят обожженые ветром лица, становятся гибче корявые руки, ц в глазах ярче вспыхивает затемненная усталостью смелость.

— Никанорыч, и ты, Пашко, нут-ка яиц подтащите. Штой-то яичницы захотелось, — обратился Железников к старику помору и мальчику лет 10–12 — своему сыну, таскающим для костра плавник [64] Плавник — дерево, выброшенное волнами на берег. ).

— Это можно, — отозвался старик и, бросив охапку хвороста, направился к стоящей у берега шлюпке…

— За яйками, за яйками, — запрыгал, радуясь, Пашка и, не дожидаясь старика, стал карабкаться на обрывистый берег.

— Постой ты, дурень, дай ведро взять, — в подоле не принесешь яйки… — ворчал старик Никанорыч, доставая из лодки большое ведро, и легко подпрыгнул на гранитный выступ, опередив Пашку.