Евгений Рысс - Шестеро вышли в путь. Роман

- Условием чего? - наивно спросила Ольга.

- Ну, понимаешь, не спорь с ним, ты же видишь - он сумасшедший.

- Если смогу, - сказала Ольга, - я спасу тебя.

- Спасибо! - горячо сказал Булатов. - Я знал, что ты настоящий друг.

Ольгу ничуть не злил Булатов. Это было самое удивительное. Она просто смотрела на него с интересом. Все выводы она сделала раньше. Теперь Ольга наблюдала, как ее выводы подтверждаются, и ей было даже смешно - так все подтверждалось точно.

У самого крыльца стояли Гогин, Катайков и Тишков.

- Вы, ребята, идите с ними, - тихо говорил Катайков. - Мы на Лев-горе вас нагоним. Мне, понимаете, важно, чтоб с отрядом мои доверенные люди шли. А то обманут. Вы за мой интерес стойте, а я поблагодарю. За мной не пропадет!

- Постоим! - весело согласился Гогин. - Откровенно сказать, хозяин, можете положиться. Мы к вам имеем доверие. Слава богу, не первый раз.

Тишков молчал, но радостно улыбался, потому что видел: все складывается отлично. У хозяина они в полном доверии, будет еще веселье и награда за верную службу.

Солдаты построились. Миловидов стал перед строем, сложив за спиной руки, чуть заметно покачиваясь на носках.

- Беды наши, ребята, кончаются, - сказал Миловидов. - Отец Елисей выведет нас из леса, и станем мы с вами жить наконец, как люди. Ура, ребята!

Долгое, томительное молчание было ему ответом.

В первый момент Миловидов растерялся. На резкое слово можно ответить, за возражение выругать, избить или застрелить, но трудно ответить на молчание. Впрочем, за шесть лет, прожитых в лесу, опасные минуты бывали не раз и у полковника накопился опыт. Он знал: в таком случае лучше всего сделать вид, будто ничего не случилось. Солдаты допустили недисциплинированность. Они сами испуганы. Они знают, что за этим всегда следует суровое наказание. Если есть возможность, они с удовольствием стали бы снова послушными. Если такой возможности нет, они будут бунтовать дальше.

Офицер не заметил, все прошло - и слава богу. Но это в том случае, если они верят, что офицер действительно не заметил. Если же они догадаются или хотя бы заподозрят, что он только делает вид, будто не видит, - значит, сила их, значит, бунтуй, ребята, бей офицера! Все эти нехитрые секреты власти над темными, запуганными людьми Миловидов до тонкости изучил. Ошибка была в том, что он закричал «ура». Очень жалко звучит, когда один человек кричит «ура», а толпа его не поддерживает. Прошла секунда, вторая и третья; молчание становилось невыносимым.

- Ту а ля мэзон! - негромко кинул Миловидов отцу Елисею.

Монахи редко бывают полиглотами, но этот необыкновенный священнослужитель превосходно знал французский язык и сразу понял команду. Быстрой, деловитой походкой он пошел к дому, кинув значительный взгляд на Катайкова. Катайков бочком поднялся на крыльцо и так сжался, что проскользнул в дверь, почти даже не открыв ее, разве только самую чуточку. Булатова и Ольгу отец Елисей оттеснил к двери так, что они, ничего даже не поняв, вошли в дом.

Солдаты смотрели на Миловидова, Миловидов смотрел на солдат. Все еще длилось молчание.

Вдруг Миловидов громко и весело рассмеялся.

- Хотите здесь по-прежнему жить? - спросил он. - Ваше дело. Мы с отцом Елисеем решили сдаваться. Поговорил я с этими, которых мы задержали, - что ж, неплохо выходит. Расстрел нам не угрожает. Вас, рядовых, сразу отпустят по домам, ну, а мы с отцом Елисеем отсидим сколько положено, год или полтора, зато потом будем, ребята, жить в России с полным правом, как люди.

Речь эту полковник выдумал за секунды страшного молчания, когда мог спасти положение только молниеносный, верный и, главное, неожиданный ход. Миловидов сам еще не знал, что скажет дальше. Им двигало вдохновение отчаяния. Он знал одно: чтобы выиграть время, нужно солдат ошеломить. Солдаты были действительно ошеломлены.

Опять наступило молчание, но теперь в нем не было ничего угрожающего для полковника.

- Не хотите сдаваться? - спросил Миловидов, будто бы неверно истолковав молчание солдат. - Как угодно.

Бородачи смотрели на полковника, ничего не понимая. Строй нарушился. Слишком неожиданны были слова Миловидова, чтобы стоило думать о военной выправке. Бородачи переминались с ноги на ногу, переглядывались, и в глазах их была растерянность. Молчание длилось долго.

- Позвольте, ваше благородие? - спросил наконец пожилой солдат, дядя Петя.

- Давай, Петр, высказывайся, - улыбаясь, ответил ему полковник. - Теперь у нас новые порядки пойдут. Будем жить, как живут в Советской России. Все обсуждать, обо всем откровенно спорить и решать, как большинство хочет.

Полковнику казалось, что в его словах скрыта ядовитая ирония по адресу установившихся в России порядков. Но солдаты никакой иронии не почувствовали. Они всё приняли всерьез, и речь полковника им понравилась.

Дядя Петя стоял в самой что ни на есть гражданской позе и, улыбаясь, глядел на полковника.

- Позволите, ваше благородие?

- Ты это брось, дядя Петя! - сказал Миловидов. - «Благородие, благородие»! Называй меня «товарищ командир» и говори прямо все, что ты думаешь.

- Я понимаю так, - сказал дядя Петя, - что мы в своем праве. Почему это мне земля полагается, а ее другому отдают? Это разве справедливо? У меня тоже дети малые, пить-есть просят. Я понимаю так, что надо прийти и потребовать.

Бородачи загудели. Собрание было для них непривычным делом. Они не очень-то знали, как себя следует вести.

- А может, заманывают! - крикнул худощавый мужчина. - Придешь - а они пулю в лоб! Или на медные рудники сошлют.

- Тебе ж объясняли! - крикнул молодой парень Кузьма.

- Тоже разобраться надо, - не сдавался худощавый. - Кто его знает, что за человек…

- Такие ловкачи попадают! - сказал, почему-то широко улыбаясь, круглолицый солдат. - Ты уши развесишь, а он шарк - и ушел!

Это было непонятно, но страшно. Почему шарк? Куда ушел? Ясно было, во всяком случае, что тому, кто развесил уши, приходится плохо. Бородачи загудели.

- Зачем ему? - говорил один.

- Он, может, свое думает, такое, что и не угадаешь, - говорил второй.

Третий волновался:

- Как поймешь, который жулик! Это много знать надо, чтобы разобраться.

Все чаще повторялось имя Афони:

- Афоне объясняли, Афоня со старым говорил! Афоня! Пускай Афоня скажет!

Афоню вытолкнули из рядов. Он стоял, хмурился и никак не решался заговорить.

- Говори, Афоня! - требовали бородачи.

Афоня хмурился и молчал.

- Вот что, ребята, - сказал Миловидов и, засунув руки в карманы, прошелся взад-вперед перед строем. Все молчали, выжидающе глядя на него. - Дело это серьезное, решить его надо правильно и не торопясь. Стеснять я вас не хочу. Я уйду в дом, а вы спокойно поговорите, решите - и меня позовете. Как скажете, так и будет. Деды наши говорили: глас народа - глас божий. Спешки нет. Сегодня выйдем или завтра - неважно. Так что обсуждайте спокойно, чтоб все было ясно.