Евгений Рысс - Шестеро вышли в путь. Роман

- Ох, черт! - вырвалось у Харбова, но он сдержался. - Да, - сказал он, - посмеются. Ладно, не на том комсомол стоит, бывали посерьезнее поражения, а ничего, выжили. Ну, Вася, говори ты.

Мисаилов внешне был совершенно спокоен.

- А что говорить? - спросил он.

- Как это - что? - удивился Харбов. - Надо решать, что будем делать.

- А по-моему, ничего делать не нужно, - сказал Вася. - Ничего, по-моему, не случилось. Полюбила девушка человека и выходит за него замуж. Что же, по-твоему, милицию звать?

- Ну, нет, - вмешался в разговор Силкин, - дело не так просто. Замуж пошла - это одно, это, конечно, ее право. А оскорбление? Издевательство? Это как? Съесть и промолчать?

Мисаилов встал, твердой рукой вынул коробку «Сафо», достал последнюю папиросу, бросил на стол пустую коробку и закурил.

- Видишь ли, - сказал он, - то, что получилось, для нас обидно, это верно. Нарочно ли Ольга так сделала? Конечно, нет. Случилось в ее жизни что-то такое, что иначе поступить она не могла. Мне жалко, что это так, а ее обвинять подожду. Что Булатов на моей невесте женился? И его не могу винить. Я ему не товарищ, и он обо мне не обязан думать. Так что на этом дело можно считать поконченным.

- Ну, знаешь, - сказал Силкин, - не ждал я от тебя, Васька!

- Да? - спросил Мисаилов. - А чего ты ждал?

- Не знаю… - Силкин пожал плечами. - Что догонишь, все выскажешь…

- Да? - еще раз спросил Вася. - А может быть, ты ждал, что я Булатова на дуэль вызову? Попрошу принять моих секундантов - Лешку Тикачева и Сему Силкина? Так? Да?

- Ну, не обязательно на дуэль…

- А что же? Подговорить ребят, подстеречь в переулке и темную устроить? Так сказать, дуэль по-уездному? (Силкин молчал.) Так я тебе вот что скажу: если я считаю, что женщина раньше была рабой, как у Маркса написано, так это для меня не слова. Если я считаю, что в старом мире отношения между людьми были зверскими, то это тоже для меня не слова. И я не за тем вступал в комсомол, чтоб на собраниях говорить одно, а дома делать другое. Если Булатов, Катайков, черт, дьявол пойдут на советский строй, так я как-нибудь соберусь с силенками и сумею подраться. А если девушка любит не меня, а другого, то это я как-нибудь переживу, не обвиняя ее и весь мир. Ее право любить человека по своему выбору. А если рассуждать, как ты рассуждаешь, так можно и до родительского благословения дойти: против воли батюшки с матушкой не смей!

Мисаилов глубоко вздохнул и провел рукой по волосам. Мы все молчали.

- Может, ты прав, - протянул наконец Силкин, - а только все-таки…

- Значит, не верите мне? - вмешался вдруг дядя. - А я вам говорю: девка - пятое дело. Тут на советскую власть умышляют. И я докажу… Где мой картуз? Я через час-другой прибегу и все расскажу в подробностях. Я вам такие сведения представлю, что ахнете!

- Ну куда ты, Коля, пойдешь! - кинулась к нему Марья Трофимовна.

- ' Не мешай, Маша, - сказал дядька, нервно натягивая картуз. - Ты не знаешь, а я знаю. Я эти дни недаром провел. Я им сведения представлю - они заахают!

Он вышел и хлопнул дверью, и за окном в тумане промелькнуло темное пятно: это дядька прошел по улице.

И тут ввалился в комнату Роман Васильевич. Может быть, он действительно заснул на минутку, а может быть, совсем и не спал, а только прикинулся. Во всяком случае, он давно уже подслушивал, потому что был в курсе дела.

- Что, Васька, - сказал он весело, - увели девку? Ничего, тебе наука будет. Не лезь со свиным рылом в калашный ряд! Возмечтал, брат! Думал в учителеву семью войти, в собственном домике поселиться, а тебя коленом под зад! И справедливо. Не лезь! Знай свое место!

- Ой! - простонал Саша Девятин и обеими руками схватился за голову.

Это действительно было непереносимо.

Старый шут, покосившись на вторую бутылку с водкой, но не решившись все-таки распорядиться ею, взял кусочек огурца и с удовольствием сгрыз его.

- Пойдем, Васька, к Валашкину в трактир, - сказал старик. - Там гуляет народ по случаю субботы. Историю эту расскажем, каждый нас угостит.

Я не заметил, как сговорились Силкин и Тикачев. Они с двух сторон сразу взяли под руки Романа Васильевича и, ласково приговаривая: «На одну минуточку можно вас, на два слова», - с такой быстротой вывели его из дома, что он даже не успел начать упираться. Потом Лешка вбежал, схватил со стола бутылку водки и убежал опять. Не больше чем через три минуты оба они вернулись без старика.

- Мы поговорили с Романом Васильевичем, - успокаивающе сказал Силкин, - он решил пойти домой, в Стеклянное. Водку с собой взял, дома выпьет.

Судя по тому, какие они оба были красные и как тяжело дышали, боюсь, что разговор не был таким уж мирным и что заповедь о почтении к старшим была грубо нарушена.

Долго мы все молчали. Потом Мисаилов сказал, будто про себя:

- Одного я не понимаю: почему они поехали на Сум-озеро? Если бы в Подпорожье, понятно - на пароход. А на Сум-озеро почему? Куда же оттуда дорога? Только в глушь, в медвежьи места…

- Может быть, на хутор к Катайкову, - сказал Силкин. - Помните, Ольга говорила, что Прохватаев гуляет на катайковском хуторе? Значит, шли об этом хуторе какие-то разговоры…

- Да, - задумчиво сказал Мисаилов, - это, пожалуй, единственное.

- Конечно, на хутор Катайкова. (Мы обернулись. Мы не заметили, как в комнату вошел Моденов и внимательно слушал наш разговор.) Там у него хоть маленькое, а свое государство. Крепость. Острожек, обнесенный высокой стеной. От властей далеко, чужому глазу не видно, так что делай, чего душа просит.

- Так вот… - Мисаилов снял с гвоздя фуражку и надел ее. - Никому мстить я не собираюсь и никого преследовать оснований не вижу, а поговорить с Ольгой - поговорю. И тут никакие стены меня не удержат! Может, ее обманули, застращали… может быть - чем черт не шутит! - силой увезли… Нет, силой не может быть. Она с Колькой маленьким говорила. Все равно, поговорить я поговорю. Пусть он хоть армией себя окружает!

- Пошли, ребята! - сказал Харбов.

Мы все бросились надевать фуражки.

- Товарищи, - сказала Марья Трофимовна, - об одном вас прошу: будьте вы осторожнее. Не знаете вы этих людей. Коля, может, что лишнее и говорит, а многое в самом деле понимает про них.

- Хорошо, Марья Трофимовна, - сказал Вася. - Мы будем осторожны.

Моденов молча снял с гвоздя пальто и надел его.

- Если разрешите, - сказал он, - я с вами пойду. Юрий Александрович, конечно, виноват перед вами. Вы, наверное, на него сердитесь… и правильно, нельзя не сердиться. Я постараюсь, насколько мне позволят силы, помочь вам. Мне б не хотелось, чтоб вы сердились на русскую интеллигенцию. У нее есть большие недостатки, но правда же есть и некоторые достоинства.

Мы вышли и зашагали в тумане по скользкой уличной грязи.

Нам предстоял долгий путь. Мы шли молча. Разговаривать было не о чем.