Евгений Рысс - Шестеро вышли в путь. Роман

- Вот ведь с литературой, - жаловалась она, - ну что же это такое? Я выписала журналы, должны же мы, сельские врачи, быть в курсе последних новостей медицины. Так, представьте себе, вместо восьми журналов присылают два. Сначала вообще отказали. Мол, нет средств. Я сразу перевод: пожалуйста, мол, за мой счет. Так и то не на все подписали. Ведь это ж нахальство!

Андрей слушал очень внимательно, переспрашивал фамилии виноватых, кое в чем оправдывал уездные органы, но чаще соглашался и негодовал вместе с ней.

- Замуж-то вы скоро выйдете? - вдруг сказал он.

Она замолчала и искоса посмотрела на него, как бы проверяя, случайно он задал этот вопрос или имеет в виду что-нибудь определенное.

- В Куганаволоке с женихами плохо, - пыталась она отшутиться.

Но Андрей был серьезен.

- Я говорю о Лебедеве, - сказал он.

Она долго шагала молча и потом заговорила тоже очень серьезно:

- Что ж, товарищ Харбов, лучше считать, что все кончено. Я-то, конечно, дождалась бы, да не знаю, дождется ли он.

- Дождется, - уверенно сказал Андрей. - Он был у меня. Мы долго говорили. Хороший он человек.

- Он-то? - Лунина даже удивилась тому, что в этом вообще можно было сомневаться. - Он волевой человек. И, знаете, из него будет крупный врач. Это и в институте все говорили. Мы как с ним обрадовались, когда нас в один уезд назначили! Думали сразу же пожениться. - Она невесело усмехнулась. - Хорошо, что не успели. Отсюда, знаете, как до него добираться? Наверное, от Москвы до Урала легче. Письма неделю идут. - Она подумала и добавила очень горячо: - Он замечательный, замечательный врач!

Мы все понимали, что она хочет сказать другое: Лебедев - красивый, умный, талантливый, и все девушки в институте завидовали ей, что он влюбился именно в нее, и она этим очень горда и совершенно уверена, что он, несмотря на разлуку, будет ее любить. Вот как много хотела она сказать двумя этими словами: замечательный врач.

Мы поднялись на холм, и далеко перед нами мелькнула полоска воды.

- Водл-озеро, - сказала Лунина. - Чуть правей мыс, и на мысу наш Куганаволок.

Сразу веселее стало идти, когда показалась цель. А то лес, лес, лес, одинаковые подъемы и одинаковые спуски, одинаковые ручейки, одинаковые березы, ели, сосны. Может быть, лес тянется, тянется, такой же однообразный, дикий, пустынный, и нет ему ни конца, ни краю.

Мы еще долго шли, потом поднялись на холм и остановились. Водная гладь, искрясь и сверкая на солнце, уходила за горизонт.

- Вот наше Водл-озеро, - сказала Лунина. - Летом оно ничего, спокойное, а осенью знаете какие волны бывают? Я как-то ехала на тот берег, в Варшенельду был гнойный аппендицит, так натерпелась страху!.. А вон там наш Куганаволок, его за лесом не видно.

Мы спустились с холма, и озеро скрылось, и опять вокруг был лес, лес, лес…

Навстречу нам из-за поворота выехал рыжебородый старик на гнедой неоседланной лошадке. Лошадь трусила не торопясь, равнодушно помахивая головой, хотя старик не переставал яростно колотить ее босыми пятками.

- Ты куда, Афанасий Иванович? - удивилась Лунина.

Рыжебородый задергал поводья, лошадь мотнула головой и остановилась.

- Ой, доктор, - сказал рыжебородый, - вот славно-то! А меня, видишь ли ты, в город послали.

- Это зачем же? - спросила Лунина.

- Человек какой-то, видишь ли ты, пришел. Одет не по-русскому и говорит странно. Василий Степанович и велит: езжай-ка, Афоня, в город. Расскажи, видишь ты, начальству. Пусть начальство решает.

- А документы проверили? - спросил Харбов.

- Документы проверили, - сказал рыжебородый, - да что документы! Умеючи, видишь ли ты, можно какой хочешь документ написать.

- Ладно, - сказал Харбов, - поворачивай, дед. Посмотрим, что за человек и по-каковски он разговаривает.

- И так ладно! - радостно улыбнулся рыжий.

После этого он начал с новой силой бить лошадь босыми пятками, цокать, чмокать и ругать ее лешим и чертом. Выждав приличное время, чтобы не уронить своего достоинства, лошадь затрусила обратно такой неторопливой рысью, что мы, не ускоряя шага, шли с нею вровень.

Дорога шла вниз. Лес по сторонам мельчал. Появился молодой осинник, вдоль канав торчали головки кашек и одуванчиков.

Потом мы поднялись на невысокий холм и увидели наконец Куганаволок: распяленные сети на низком берегу, черные избы, сараи и коптильни. У деревянной пристани покачивались рыбацкие лодки.

- Куганаволок, - сказала Лунина. - Вон врачебный участок, видите? Это мое хозяйство. Дом ничего, хороший, только отремонтировать надо. Пятнадцать лет без ремонта, разве можно?

Мы вошли в село. Улица была пуста.

- Где же народ? - спросил Харбов.

- Народ, видишь ли ты, человека стережет, - ответил рыжебородый мужичок.

- А человек где?

- А человек у докторши.

- Как - у докторши? - возмутилась Лунина. - Почему же ко мне отвели?

- Да кто его отводил, - сказал Афанасий Иванович, - он сам пошел. А мы вокруг дома сидим, смотрим, чтоб не сбежал.

- Ничего не понимаю, - сказала Лунина и зашагала быстрей.

Большой двухэтажный дом врачебного участка стоял чуть в стороне от села, на невысокой горушке. Женщины и мужчины, дети и старики кольцом расположились вокруг дома на травке. Мужчины покуривали, дети играли, женщины беседовали. У всех был самый спокойный вид, будто каждый пришел отдохнуть, людей повидать, подышать воздухом. Высокий мужчина с большими усами поднялся и пошел нам навстречу.

- Здравствуйте, - сказал он. - Вон сколько гостей! И ты к нам собрался, товарищ Харбов? Очень хорошо! Замечательно!

- Что за зверя поймали, председатель? - спросил Харбов, протягивая руку.

- Да ведь кто его знает! Не поймешь, - ответил председатель волисполкома. - Вроде человек как человек, а что-то сомнительно. Но мы ничего, даже виду не показали, только вот уселись вокруг да Афонькину велели в город ехать.

Афанасий Иванович, который, видно, и был Афонькиным, радостно улыбнулся и кивнул головой. Лошадь уже дремала, опустив голову. Удивительно, как умела она использовать каждую минуту покоя…

Мы быстро пошли к дому. Медсестра в белом халате стояла на крыльце.

- Наконец-то вы, Марья Степановна! - сказала она.

Мы вошли в дом. Навстречу нам поднялся человек действительно необыкновенного вида. На ногах у него были пестрые вязаные чулки со странным красным узором. Пушистый свитер ярко-малинового цвета с вывязанными зелеными тиграми облегал его крепкую грудь. Поверх свитера была надета куртка ярко-зеленого сукна, со всех сторон обшитая карманами. Карманы были большие и маленькие, закрытые узорчатыми клапанами, застегнутые разными пуговицами. На лавке в углу лежал дорожный мешок с малиновыми собаками, ягдташ из оленьего меха и ружье в футляре. Лицо неизвестного было чисто выбрито, небольшая черная борода торчала из-под подбородка. Он стоял и, улыбаясь, смотрел на Лунину. А Лунина вдруг взмахнула руками, громко закричала: