Гэвин Лайл - Темная сторона неба

Наверное и Моррисон, человек, который вывез драгоценности из Индии, тоже побежал в салон, как только остался один, и тоже достал их из ящиков и любовался ими. Но у него было куда больше всего, чем полюбоваться, а у меня — лишь толика того, что он умыкнул.

Его сокровища взяли на себя управление его самолетом вместо него, они и довели его до последней капли горючего. Сам он такого никогда не допустил бы.

Я взглянул на карту и часы и пришел к выводу, что я должен достичь Мехари — если я собираюсь лететь туда — через пятнадцать минут. Я проверил автопилот, подтянул шасси, которое пыталось выделывать свой старый трюк само выдвигаться в полете, проверил и подрегулировал там и сям. К тому времени, когда я снова вышел в салон, я уже снова был пилотом. Правда, богатым пилотом, открывшим для себя новое поле деятельности — промысел краденого, но прежде всего — пилотом.

Я свалил оружие обратно в ящик, завернул винты и закрепил ящики шнурами на их прежних местах. Затем маленький ящик с драгоценностями я взял в пилотскую кабину и сам ящик выбросил за борт. Затем я подключил к двигателям левый дополнительный бак и снова взялся рассматривать похищенное.

Трезво, если можно употребить это слово применительно к таким сокровищам, оглядев драгоценности, я подумал, что эти штуки ценой тысяч в триста фунтов стерлингов выглядят, как игрушки, снятые с рождественской елки. Была в них и нарочитая небрежность рисунка, и слишком очевидная симметрия, как в тесте Роршаха. [8] Тест — выделение на глаз рисунка среди массы разноцветных пятен. Всего четверть этих украшений и на слоне показались бы излишеством.

Но применительно к индийским принцам это не годилось. Сорок лет назад индийский принц не вышел бы к чаю, не одев на себя раза в два больше украшений, и по очень простой причине: о том, что он оставит дома, никто знать не будет. Индийский ювелир мог сделать с драгоценным камнем такое, что не смог бы ювелир в любом другом месте мира, но он ни на карат не снимет с камня больше того, что нужно. Он обрабатывал камень так, что он выглядел, каким и был — массивным и очевидным доказательством богатства его обладателя.

И я мог бы его понять.

По моим часам, пять минут отделяло меня от прибытия в Мехари. Я попытался снова настроиться на Уилус, но не сумел. А местность под крылом мне ничего не говорила. Я видел ничего не значащие для меня овражки, горы со спиленным верхом и пятна песка.

Я летел и смотрел. Внезапно я увидел нечто похожее на дорогу — длинную извивающуюся царапину на земле, казавшуюся ненатуральной. Она вела влево от моего курса и заканчивалась где-то вдали на полпути к горизонту.

Я повернул «Дак» в направлении этого подобия дороги. Через несколько минут полета грязь на земле стала приобретать темно-зеленый оттенок. Я не зря повернул. Внизу появилась пальмовая роща, а среди рощи — запыленные бело-желтые домики. К западу от рощи располагалась посадочная полоса с направлением с севера на юг. Она казалась чуть посветлее, чем остальная пустыня. На северном конце я увидел едва различимую белую букву «М».

Я сел в сторону севера, по ветру, чтобы оказаться подальше от поселка. Собственно, ветер был слабенький, так что особой разницы с этой точки зрения не было. И мое прибытие близко к расчетному времени говорило о том же.

Я развернулся на конце полосы правым бортом к поселку, поставил самолет на тормоза и нырнул в дверь с двумя карманами драгоценностей на триста тысяч фунтов. Даже в струе воздуха от винта для меня не составило труда быстро снять пробку с правого дополнительного бака, и ещё меньше времени потребовалось, чтобы бросить туда сокровища. Через полминуты я был снова на борту, дверь захлопнул и начал отрабатывать самый невинный вид.

И все это время большой «кольт» Юсуфа лежал в кресле на видном месте. Я на короткое время глубоко задумался — и выкинул «кольт» наружу. Вряд ли кто-нибудь начнет чистить зачем-то взлетно-посадочную полосу. «Беретта» оставался, я снова положил его в ящичек. С этим я как-нибудь выпутаюсь. Арабы считают нормальным, если человек имеет при себе пистолет. Два они могли бы принять за жадность.

Я прокатился по полосе и встал с подветренной стороны от рощи, какой бы ветер тут ни был, и заглушил двигатели. Стало внезапно очень тихо. Высокие пальмы склонились над поселком и нежно помахивали мне листьями.

Оазис составлял около трети мили в длину и почти столько же в ширину. Он действительно был похож на оазис, как и любой оазис в пустыне. За стенами был песок, крупный и мелкий, и ни одного листочка ящерице на язык, а внутри стояли толстые, зеленые и сочные пальмы, словно в гигантской цветочной вазе.

В некотором роде стена выполняла функцию удержания плодородной почву внутри оазиса, а все ненужное оставлять снаружи.

Я неторопливо, с удовольствием вылез из самолета и закурил.

Из-за угла появилась пара типов в запыленных желтых бурнусах, накидках с капюшонами. Они направлялись ко мне.

Я улыбнулся им и на арабский манер выразил свои самые лучшие пожелания.

Один из них в максимально вежливой форме, на которую был способен, не вынимая при этом сигареты изо рта, выказал само радушие и, кивнув головой, пригласил меня следовать за ними, обойдясь без всяких «пожалуйста». Я пошел.

Главные ворота с аркой в двадцать футов над ними выходили на юг. За ними я увидел песчаную улицу с одноэтажными лавочками и домами, разбросанными среди пальм и апельсиновых деревьев. Мой новый друг знаком показал мне, чтобы я подождал здесь с его товарищем, а сам ушел от нас, но не в поселение, а за его пределы, по дороге, ведущей в западном направлении. Мы стали ждать.

Напротив ворот, вне поселка, стоял новый глинобитный дом, непобеленный, с забитыми окнами и тяжелой деревянной дверью. Пока мы стояли, оттуда вышел толстячок в мятом мундире и красной феске. Он увидел меня, хотел было вернуться назад, но передумал и быстрым шагом прошел мимо нас в поселок, больше не взглянув в нашу сторону. Лицо у него было потемнее, чем обычно у арабов, а обеспокоен он был ещё больше среднего араба.

Второй мой друг метнул в сторону того презрительный взгляд, а потом посмотрел на меня, чтобы убедиться, что я это заметил. Я очень хорошо это заметил. Человек в мундире был местным полицейским, и ему заплатили за то, чтобы он не заметил ни меня, ни «Дакоты», ни её груза. А презрительный взгляд явился добавком от стороны, которая произвела оплату.

Мы стояли и ждали. Я докурил сигарету и тщательно вдавил её в сторонке в землю, чтобы эта каменисто-песчаная дорога не загорелись. Мне захотелось пить. Наконец я спросил:

— Dove albergo? [9] Где гостиница? (не совсем правильно, ит.) — И поднял в руке воображаемый стакан, чтобы он понял мой итальянский. Он понял, но лицо его выразило неодобрение. Он помотал головой и махнул рукой в направлении, в котором ушел первый друг.