Александр Кулешов - «Атлантида» вышла в океан

Завыли сирены санитарных автомобилей, примчались пожарные, полиция, фото- и кино-репортеры, толкая друг друга, бросились к дымящемуся кровавому месиву из металла и тел...

А надо всем по-прежнему синело безмятежное небо с шинами «Маккензи». По-прежнему по кольцу с ревом неслись машины...

Все пришло в движение, только Штум неподвижно застыл с заячьей лапкой в руке.

Маккензи не помнил, как, яростно разбрасывая людей, он подскочил к месту катастрофы, Кларка уже увезли. Отца допустили к нему лишь через час, но как ни старались врачи, они не смогли скрыть чудовищных следов катастрофы на мертвом лице.

...Кроме Кларка, погибло тринадцать зрителей, в том числе трое детей, сорок человек было ранено.

Провели следствие. Дежурного по трассе дисквалифицировали; механиков, готовивших «Талбот» Кларка, уволили. Штум, главный виновник несчастья, как установило следствие, получил три года тюрьмы. Залог за него, чтоб он мог остаться на свободе, никто не внес.

Через месяц после похорон сына Маккензи уехал в Европу, затем в США, в Южную Америку, вернулся лишь через полгода, чтобы получить еще один удар...

Несмотря на то, что Маккензи внешне оставался по-прежнему шумным, властным, гибель сына потрясла его. Он понимал, что Робби не преемник, что все с таким трудом возведенное здание могущества после его, Маккензи, смерти развалится на куски.

Но главным было даже не это. Мучили мысли о Кларке, о своей вине, и он глушил их, прогонял, еще больше работая, путешествуя, развивая во всех областях своей коммерческой империи бурную деятельность, зарабатывая все новые миллионы, создавая компании, расширяя предприятия. И все это делал, заведомо зная бессмысленность своих действий.

Оставшийся сын не стал ему дороже. Наоборот, Маккензи, по логике эгоиста, переложил на него часть своей собственной вины. Ну, почему погиб лучший, настоящий, а остался никудышный, слабый, ненадежный? Этот бездельник, бабник и кутила! Истинный паразит!

И когда на третий день после возвращения Маккензи домой начальник городской полиции позвонил ему ночью, сказав, что нужно немедленно встретиться, Маккензи сразу понял, что речь пойдет о Робби.

Начальник полиции приехал в штатском, сам за рулем машины. Он вошел, не снимая пальто, озабоченный и мрачный и, даже не заметив предложенного коньяка, приступил к делу.

— Вот что, Грегор,— сказал он,— я тебе многим обязан, благодаря тебе я стал богатым человеком.

— Но...

— Нет, нет, не перебивай! Конечно, на следствие по делу той катастрофы во время автогонок ты не можешь пожаловаться, но все же я у тебя в долгу. Слушай внимательно — времени в обрез.

И начальник полиции рассказал следующее.

Два месяца назад на один из пустынных пляжей волны вынесли тело утопленницы. При осмотре трупа выяснилось, что девушка не утонула, а была забита до смерти плетьми.

Началось следствие. Удалось установить, что это была манекенщица, пропавшая месяц назад. Стали вызывать на допрос ее подруг, прослеживать связи...

И, наконец, одна из девушек, дрожа от страха и рыдая, сообщила, что ее подругу убили «эпикурейцы». Это был тайный клуб юных миллионерских сынков, которые при вступлении в него торжественно клялись, что никогда в жизни не будут работать, а вес силы отдадут «чувственным наслаждениям». Они собирались на уединенных виллах, принадлежавших им или их родителям, и устраивали там чудовищные оргии. Вино лилось рекой, употреблялись наркотики. Женщин для этих вечеров они брали из ночных кабаре, домов моделей, танцевальных трупп.

Девушек своего круга они, разумеется, туда не приглашали, им целовали ручки, дарили цветы, на них женились и создавали респектабельные семьи, продолжая втайне «эпикурейскую» жизнь.

В оргиях участвовали дети генералов, министров, миллионеров, людей, занимавших видные посты и, как всегда бывает в таких случаях, большое число прихлебателей.

Мимолетных подруг, принимавших участие в оргиях, щедро одаривали деньгами. Персонал девиц часто обновлялся, поэтому увеличивалось число знавших об этой «сладкой жизни». По городу поползли слухи. Слухи опровергали, оргии на время прекращались, угрозами и деньгами болтливым затыкали рты. Потом все начиналось сначала.

Один из «эпикурейцев» предложил более эффективные меры: было создано тайное судилище — еще одна увлекательная игра. Судьи, надев черные балахоны с прорезями для глаз, заседали в глубоких подвалах вилл. Подозреваемую похищали, приводили в подвал, допрашивали, а затем выносили приговор и наказывали: обычно во время очередной оргии пороли плетьми. Но однажды «судьи» перестарались — девушка умерла под ударами.

Подруга умершей, пьяная, как и все присутствовавшие, забилась в истерике, стала кричать, что узнала палачей, что заявит в полицию, что обо всем расскажет в газетах...

Обнаженная, растрепанная, в слезах, она помчалась лесом к шоссе. За ней погнались, и один из преследователей застрелил ее из пистолета.

Трупы были засунуты в мешки с камнями и брошены в океан. Но один из мешков, видимо, порвался, и убитую вынесло на берег.

Некоторое время запуганные девушки на допросах молчали, но после того как проговорилась одна, уже не трудно было заставить говорить остальных.

— Замешано более тридцати человек,— закончил начальник полиции свой рассказ.— Многие газеты вели параллельные розыски, и замять дело невозможно. Даже страшно подумать, что это будет за процесс. Завтра на рассвете вылетаю к министру в Канберру. Через час,— и он посмотрел на часы,— начнутся аресты. Придут и к тебе, Грегор. Ты сильный, ты выдержишь: так вот, один из палачей, как раз тот, который застрелил вторую девушку,— твой Робби.

У тебя есть моторная яхта, самая быстроходная на побережье, территориальные воды не велики. Поступай, как найдешь нужным, У тебя час времени.

И, не попрощавшись, начальник полиции уехал.

...Робби арестовали через четыре месяца в Аргентине.

Процесс, длившийся две недели, сначала вызвал сенсацию, но постепенно был замят. Слишком влиятельные лице звонили редакторам газет, слишком большие суммы поступили на их текущие счета.

Самые тяжкие наказания постигли, разумеется, прихлебателей. У них не было связей, знатных родителей и знаменитых адвокатов. Их богатые друзья валили всю вину на своих собутыльников. Большинство замешанных в деле юношей вышли сухими из воды и даже хвастали потом принадлежностью к «эпикурейцам». Но, как ни могуществен, как ни богат был Маккензи, все же максимум, что ему удалось сделать, это спасти Робби от петли и пожизненного заключения.

Робби осудили на двадцать лет тюрьмы. Ну что ж, думал Маккензи, лет через пять, когда все утихнет, подадим на пересмотр, а то и устроим побег. Пусть живет где-нибудь в Южной Америке или в Европе. Подальше от глаз.