Иоасаф Любич-Кошуров - В Маньчжурских степях и дебрях

Но страха, того, чтобы сейчас броситься бежать, он не испытывал.

И он повторил опять:

— Нет.

Еще слышней затопали копыта.

— Ползи за нами, — сказал Семен.

Кузьмин тоже через плечо взглянул на Петьку.

— Поспешай.

И согнувшись, между кустами стал взбираться вверх по откосу оврага…

Семен шел рядом с ним, как он, согнувшись, вытаскивая на ходу револьвер из рукава кофты.

— Поспешай! Поспешай, — еще раз шепнул Кузьмин.

Но Петька был уж около Семена.

Семен на минуту замешкался, вынимая револьвер. Петька его обогнал.

Он слышал, как стучит его сердце, как стучит кровь в висках. Казалось, кровь стучит громче, чем стучат за кустами лошадиные копыта.

Вот и край оврага.

Он взглянул на Кузьмина. Кузьмин уж вытянулся во всю длину между кустами.

Ладонь левой руки он подложил под локоть правой. В правой у него револьвер… Он держит револьвер близко около самого, носа.

— Прицеливайся лучше, — шепчет сзади Семена. Потом Петька чувствует, как Семен сзади схватил его за ногу, за каблук сапога.

— Петька! назад… Пусти!

Он продвигается на животе мимо Петьки, ближе к Кузьмину.

— Погоди, давай вместе…

О, как громко стучит кровь в висках!.. Слова Семена вспыхивают и погасают, оставляя в сознании слабый след.

Но Петька во всем повинуется Семену.

Семен словно передвигает его своими словами с места на место.

— Петька, равняйся. Ложись с нами рядом… Видишь, вон…

Хунхузы видны отчетливо на темном фоне степи. Трое едут впереди, помахивая нагайками. Ружья у всех за плечами. Должно быть, они совсем не ждут нападения.

— Берданки, — снова слышится шопот Семена… Кузьмин поворачивает голову.

— Пебоди, (Пебоди — ружье старого образца, теперь уже не употребляющееся в русской армии) — говорит он…

Но Петька не может разобрать берданка ли у хунхузов, или пебоди: видны только приклады да концы стволов.

А хунхузы все ближе и ближе.

Вот уж совсем близко… Шагов шестьдесят.

— Петька!..

На секунду Семен умолкает, затем шепчет снова:

— Бей, который против тебя.

Он поворачивается к Кузьмину.

— Ты крайнего, а я своего — середнего.

— Ладно, — шопотом откликается Кузьмин…

Три револьвера стали прямо против надвигающихся всадников.

Петька во всем подражает Семену. Кузьмин приготовился стрелять лежа, с упора, придерживая руку, в которой был револьвер, снизу под локтем другой рукой, а Семен целил по противнику сидя, подняв левую руку, согнутую в локте почти в уровень с подбородком, и положив револьвер на сгибе локтя.

Точно так же сделал и Петька.

— Слушай команду, — шепчет Семен. На секунду он умолкает, потом говорит отрывисто уже более громко.

— Ребята!..

Он словно выстрелил этим словом. Словно он долго его искал, наконец, нашел, и оно выскочило у него сразу, само собой.

— Пли!..

Почти одновременно раздались три выстрела.

Двое из ехавших впереди хунхузов повалились с седел. Под третьим лошадь взвилась на дыбы.

Это был Петькин хунхуз… Петькина пуля попала не в хунхуза, а в лошадь, смертельно ее ранив… Лошадь, сейчас же дав «свечку», т. е. взвившись на задние ноги, грохнулась на землю, придавив всадника…

Один из хунхузов выстрелил тоже… Другой, нагнувшись вниз с седла, старался помочь выбраться тому, которого примяла лошадь, лежавшая теперь неподвижно, вытянув ноги и шею.

— Пли! — командует Семен.

Новый залп и Петька, на этот раз не успевший выстрелить, видит, как на земле рядом с убитой лошадью бьются в предсмертных судорогах три человеческих фигуры, а шагах в двадцати впереди мчится всадник в синей кофте.

Кофта на спине надулась пузырем. Головы совсем не видно.

— Бей вслед! — кричит Семен…

Петька вскочил, прицелился в это самое удаляющееся от него пятно.

Глухо стукнул его выстрел. Синее пятно затянуло дымом на минуту, и потом Петька уже не увидел синего пятна. Лошадь мчалась по степи одна.

До сих пор Семен выдавал себя и своих товарищей за мирных китайцев…

Теперь ему в голову пришла другая мысль:

— Станем хунхузами…

Кузьмину это пришлось по сердцу.

— Эге, — сказал он.

Впрочем, он сейчас же одумался.

Он щелкнул себя пальцами по лбу и потом указал на Петьку:

— А он?..

Но у Семена на все был готовый ответ.

Он только присвистнул.

— Петька-то?

— Да, Петька.

— А ведь он же немой.

— То-то что немой, да не очень. Опять придерутся.

Семен показал кулак.

— Видал…

И стал взбираться на лошадь.

— Бог не без милости, казак не без доли, — заметил он уже сидя в седле… — То-то!

И потом обратился к Петьке:

— Петька, пойдешь с нами?

— Пойду, — ответил Петька.

Он испытывал снова какое-то странное состояние. Ему было и жутко, и весело.

— Пойду, — сказал он.

— Ну, садись.

От хунхузов осталось три лошади. Каждому значит по коню. В этом Семен точно видел перст судьбы.

— Зачем-нибудь-же, — заметил он, — подстрелили мы только одну лошадь, а другая сама ушла, а осталось три. Садись ты, слесарь…

Кузьмин и Петька тоже взобрались на лошадей.

— Хорошо-то оно хорошо, — заговорил Кузьмин— а после, гляди, Семен, как бы чего не вышло…

Семен хлестнул лошадь нагайкой и выехал вперед.

Кузьмин тоже стегнул своего коня.

— То-то я говорю, — продолжал он, — как бы того…

— А что выйдет-то?

Семен оперся рукой о седло и повернулся к нему…

— Ну?..

— Мало ли что…

— Не догадаются…

— А как догадаются?..

— Не догадаются, — с уверенностью сказал Семен; — первое, что найди они тут этих хунхузов… Сейчас, конечно, кто убил? Тогда так, а то пойди ищи их.

Тела убитых хунхузов, действительно, было трудно найти, потому что Семен распорядился закопать их в песок и сверху навалить камень, оказавшийся поблизости.

— Не ехать же нам, назад, — заметил он.

— Зачем назад…

— Значит, как же? Значит, парня одного пустит? Кузьмин заскреб в затылке.

— Не знаю, уж совсем не знаю.

— То-то и дело. Всем надо ехать.

Семен опять обратился к Петьке.

— Петька!

Что вы, дядя Семен?

— Может, нам тут еще и твой цирюльник попадется.

Петька усмехнулся.

— Да ведь вы же говорите, он колдун.

Лицо у Семена омрачилось.

— Ну!

И, пошевелив бровями, он заговорил, отводя глаза от Петьки и теребя пальцами гриву лошади:

— Колдун, колдун… может, и колдун… А ты знаешь, у кого я был на той: неделе?.. Ты, брат, не смейся… Да…

— У кого?

Но Семен словно его не слышал.

Он продолжал, даже не взглянув на Петьку:

— Да, брат, ты не смейся… Они это могут, они такой народ, уж я знаю…

И вдруг он встряхнул головой.

— Ты спрашиваешь, у кого?

Он пристально поглядел ему в глаза.

— Да, у кого?

— У шамана! (Шаман — колдун у сибирских инородцев.)