Карл Май - Том 9. По дикому Курдистану. Капитан Кайман

— Заводи лошадь во двор и после этого поднимайся ко мне, — сказал я ему.

Когда мы оказались одни в моей комнате, он вытащил из-за пояса письмо.

— От кого оно?

— От Али-бея.

— Кто его написал?

— Мир Шейх-хан, главный священник.

— Как ты нашел дом, где я поселился?

— Я спросил о тебе сразу же возле городских ворот.

— Откуда ты знаешь, что со мной живут двое эфенди? Ведь, когда я был у вас, меня сопровождал лишь один.

— Я разузнал это в Спандаре.

Я распечатал письмо. В нем было много интересного. Несколько хороших новостей, касавшихся езидов, и одна очень плохая, относившаяся ко мне.

— Что? Миссия Али-бея настолько удалась? — спросил я. Анатоли кази аскери — главный судья пришел с этой миссией в Мосул?

— Да, господин. Он любит нашего Мир Шейх-хана и провел строгое расследование. В результате чего мутасаррыфа убирают и на его место назначают другого.

— А макредж Мосула убежал?

— Да, это так. Он был виноват во всех ошибках, которые допустил мутасаррыф. Открылись очень плохие вещи. За одиннадцать месяцев ни один из подчиненных губернатора, ни один солдат, ни один командир не получил жалованья. Арабов не поставили на колени, как это приказывала Высокая Порта, потому что он присвоил все деньги, требуемые для этого. И еще многое другое. Хавасы, которые должны были арестовать макреджа, опоздали, он уже сбежал. Поэтому все беи и киаджи окрестных местностей получили приказ задержать макреджа, как только он появится. Анатоли кади аскери предполагает, что он убежал в Багдад, потому что он был другом тамошнего вице-короля.

— Пожалуй, он ошибается! Беглец наверняка пошел в горы, где его гораздо труднее схватить, и, вероятно, отправится скорее в Персию, чем в Багдад. Деньги на дорогу он получит очень легко по пути. Ведь он верховный судья всех низших судебных палат, чьими средствами он распоряжается.

— Ты прав, эфенди! Уже вчера вечером мы узнали, что он утром прошлого дня был в Адконе, а вечером — уже в Мангайше. Кажется, он хочет отправиться в Амадию, но окольной дорогой, ибо он боится езидских селений, которые он раньше атаковал.

— Али-бей подозревает обоснованно, что его появление здесь доставит мне много неприятностей. Он может мне очень помешать, и я, к сожалению, не смогу доказать, что он сам беглец.

— О эмир, Али-бей, несомненно, умен. Услышав о макредже, он мне приказал седлать лучшую лошадь и скакать всю ночь, но постараться прибыть раньше, чем там окажется верховный судья, если тот на самом деле намерен приехать в Амадию. Когда я покидал Баадри, он снабдил меня двумя письмами, полученными из Мосула. Вот они, посмотри, пригодятся ли они тебе.

Я вскрыл оба письма и внимательно прочел их. Первое было письмом Анатоли кади аскери, адресованным Мир Шейх-хану, в котором ему сообщалось о том, что мутасаррыф и макредж смещены с постов.

Другое содержало официальное указание Али-бею задержать макреджа и переправить его в Мосул, как только он покажется в области, подчиненной Али-бею. Оба письма были снабжены подписями и большой печатью кади аскери.

— Однако эти бумаги для меня очень важны. Как долго я могу держать их при себе?

— Они твои.

— Значит, позавчера вечером макредж был в Мангайше?

— Да.

— Тогда он может уже сегодня быть здесь. И мне нужны эти письма лишь на этот день. Ты сможешь подождать?

— Я буду ждать столько, сколько прикажешь, эмир!

— Тогда пройди вперед через две двери, и там ты встретишь знакомых, а именно Халефа и болюка-эмини.

Весть о том, что макредж может прибыть в Амадию, наполнила меня сперва тревогой, но, как только я почувствовал в своих руках власть, которую предоставляли мне оба письменных послания, тревога исчезла и я уже мог ждать его прибытия со спокойной душой. Мне даже верилось, что весть о смещении с поста мутасаррыфа может означать освобождение заключенного хаддедина, но мне все же пришлось снова отказаться от этой мысли, когда я прочел, что военные действия против арабов предпринимались не по личной инициативе мутасаррыфа, а по приказу Высокой Порты.

Ближе к вечеру Мерсина появилась в моей комнате.

— Эфенди, ты пойдешь со мной в тюрьму?

Это было мне на руку, но сначала нужно было переговорить с Мохаммедом Эмином. Поэтому я сказал:

— У меня сейчас нет времени.

— Ты мне обещал, к тому же говорил еще, что ты хочешь позволить заключенным делать у меня покупки!

Розе из Амадии, видно, важно было заручиться для себя этой возможностью получать дополнительную прибыль.

— Я сдержу слово, но, к сожалению, смогу это сделать лишь через полчаса.

— Тогда я подожду, эмир! Но нам нельзя идти вместе!

— Селим-ага тоже пойдет?

— Нет, он несет сейчас службу у мутеселлима.

— Тогда прикажи сержанту, чтобы он открыл мне тюрьму. И тогда ты можешь идти прямо сейчас, а я подойду попозже.

Она исчезла, явно удовлетворенная, даже не подумав о том, что сержант не может позволить мне пройти в здание, ибо у меня на это нет ни права, ни разрешения его начальника. Я, естественно, сразу же поставил Мохаммеда Эмина в известность о предстоящем визите в тюрьму, порекомендовав ему быть готовым к тому, что, может быть, уже совершен побег, но прежде послать Халефа тайно раздобыть для Амада турецкую одежду. После этого я разжег чубук и размеренными шагами отправился по грязным переулкам к тюрьме. Дверь в тюрьму была приотворена. В ней стоял сержант.

— Салам! — приветствовал я коротко и с достоинством.

— Алейкум салам! — ответил он. — Аллах да благословит тебя в нашем доме, эмир! Я хочу поблагодарить тебя.

Я вошел, и он снова запер дверь.

— Поблагодарить? — сказал я небрежно. — За что?

— Селим-ага был здесь. В страшном гневе. Он хотел нас высечь, но потом сказал, что мы удостоились его милости исключительно потому, что ты за нас попросил. Будь добр и следуй за мной!

Мы поднялись по тем же самым ступеням, которые я с таким трудом преодолел, и все из-за аги. В коридоре находилась Мерсина с жестяным котлом, в котором болтался мучной бульон, выглядевший так, словно он состоял из помоев с ее кухни. На полу лежал хлеб, выпеченный ее «нежными» руками. Некогда он тоже был мучной водой, но благодаря огню и прилипшим уголькам принял твердую форму. Рядом с благодетельницей тюрьмы стояли арнауты с пустыми сосудами в руках, которые, похоже, были выбраны из груды перебитой посуды. Арнауты поклонились до земли, не в состоянии произнести ни слова.

— Эмир, ты велишь нам начинать? — спросила Мерсина.

— Да, начинайте.

Сразу же отворили первую дверь. Помещение, которое мы увидели, тоже напоминало нору, хотя пол и находился на равной высоте с покрытием коридора. В углу лежал турок. Он не поднялся и даже не удостоил нас взглядом.